За что и с кем мы воевали - Наталия Нарочницкая

Более того, все поношения «великодержавных амбиций» постсоветскими либералами и западной публицистикой заимствованы из вульгарно-марксистской «классовой» исторической школы М. Покровского, создававшего «красную профессуру» и переписывавшего в первое десятилетие после революции русскую историю в ненавистническом духе классового социологизма. Сейчас уже не знают, что в советских учебниках истории первого десятилетия Наполеона называли освободителем, так как «помещичья и царистская Россия была более отсталой, чем передовая революционная Франция». Святого Благоверного Александра Невского называли классовым врагом, Чайковского — «хлюпиком», Чехова — «нытиком», Пушкина — «камер-юнкером», а Льва Толстого — «помещиком, юродствующим во Христе». А, значит, причина — не в репрессиях как таковых, ибо репрессии в ленинский период были не менее страшными и куда более целенаправленны — на уничтожение религиозно-национальной ипостаси России и носителей национального и православного сознания. Причина — в великодержавии советского периода.

Советское великодержавно было оплачено вовсе не революцией, не репрессиями. Ни в 20, ни в пресловутый 1937. Советский Сююэ не был великой державой, наоборот его теснили в двадцатые годы но всем направлениям. Вели кой державой наша страна стала после жертвенной борьбы народа против фашистской агрессии. Без осознания смысла Великой русской Победы — этого важнейшего события нашей многострадальной истории в XX веке невозможно понять суть мировых процессов и судьбу послевоенного СССР. Ибо Великую Отечественную Войну СССР выиграл в своей ипостаси Великой России.

На советских людей еще первого поколения, не забывших традиционные ценности Отечества, семьи, национального чувства, обрушились вражеские войска, одержимые не мировой революцией и счастием всего человечества, а идеей мирового господства.

Став Отечественной, война востребовала национальное чувство русского народа и его духовную солидарность, разрушенные классовым интернационализмом, очистила от скверны братоубийственной гражданской войны и воссоединила в душах людей, а, значит, потенциально, и в государственном будущем разорванную, казалось, навеки, нить русской и советской истории.

Отозвавшись на «Братья и сестры!» и на церковное благословение «православных на защиту священных рубежей нашего Отечества», в окопах Сталинграда в партию вступили обыкновенные почвенные русские люди, преимущественно крестьяне.

И те, кого в двадцатые годы учили по первым большевистским учебникам глумливо называть Святого Благоверного Александра Невского классовым врагом, на Прохоровском поле умирали «за советскую Родину» в танке, носящем это имя. Это не парадокс, это Промысел. Страна возопила о помощи к своей попранной истории, и та простила и вдохнула дух национального единства и жертвенности за Отечество. Простит ли она еще одно самопредательство?

Важнейшим, хотя никогда вслух не произносимым итогом Ялты и Потсдама стало фактическое признание преемственности СССР по отношению к геополитическому ареалу Российской империи в сочетании с новообретенной военной мощью и международным влиянием. Это и определило неизбежность «холодного» противодействия именно этим результатам победы, восстановившем на месте Великой России новую силу, способную пусть в иных формах и появлениях также сдерживать устремления Запада. Можно сказать, именно это вызвало Фултонскую речь У.Черчилля — последнего и ярчайшего представителя классической британской внешнеполитической идеологии. В политике США отчетливо стала проявляться их цель с 1917 — непризнание любых форм восстановления преемственности российской истории.

Вся послевоенная история и, что особенно доказательно, «перестройка», показали, что именно эти итоги были неприемлемы для Запада, а не страх перед идеей коммунизма или броском советских танков в Западную Европу. Политика англосаксонских союзников в непосредственно два послевоенных года представляет собой достойное продолжение стратегии Б. Дизраэли на Берлинском конгрессе после Русско-турецкой войны 1877-78 с целью свести к минимуму потенциал русской победы.

Особенно тяжело было смириться с восстановлением обретений Петра Великого, не дававших старушке-Европе покоя в течение двухсот лет. К ним добавилась в результате победы Калининградская область. Конгресс США периодически делал заявления в косвенной форме в отношении Прибалтики. США сделали все, чтобы никогда не реализовались мечты Сталина вернуть Карс, Ардаган, которые по Берлинскому трактату 1878 отошли к России, но были незаконно оккупированы Турцией в 1918. Именно большевики сдали эти территории взамен на согласие Кемаля Ататюрка на советизацию Закавказья по сценарию пантюркистов. (поэтому Ленина там уважают). Об этих территориях, незаконно отторгнутых в ходе революции, был правомерно поставлен вопрос советской делегацией на Ялтинской и Потсдамской конференциях.[14](Вот за что Сталина там ненавидят, это здесь, у нас его отвергают за репрессии, и это надо понять). И если в документах середины войны такая позиция в британском Форин Офис еще рассматривалась как правомерная, «ибо не требовала ничего более того, что ранее принадлежало России», в конце войны натолкнулась на самое жесткое противодействие уже и Англии, и США.

Контроль над Восточной Европой добавлял к могуществу СССР гораздо меньше, чем принято думать, став, к тому же, тяжкой обузой, необходимостью сдерживать своих нелояльных «братьев», вроде поляков и венгров, которые, куда более чем немцы, только и мечтали о реванше над Россией. Настоящим призом в этой войне было бы восстановление (кроме Прибалтики) совокупности тех территорий и позиций исторической России, которые сделали ее державой, «без которой ни одна пушка в Европе не стреляла», — это положения Берлинского трактата: Каре, Ардаган и беспрепятственный и гарантированный проход по Черноморским проливам. Это были до революции территории России, которые никем не оспаривались. Но именно против этого скалой встали англосаксонские союзники СССР по антигитлеровской коалиции. Конгресс США последовательно не признавал Прибалтику как часть СССР вплоть до 1990 годов и вдохновил концепцию «восстановления довоенных государств» вместо отделения от СССР.

Еще скрытая от мира холодная война началась почти сразу, на созданных форумах по послевоенному урегулированию. В ходе переговоров и бесед Молотова, Государственного секретаря США Бирнса и Министра иностранных дел Великобритании Бевииа на первой сессии Совета Министров Иностранных дел в сентябре — октябре 1945 года начались позиционные дипломатические бои. Молотов бросил упрек: «Пока шла война… миллионы людей гибли на фронте, у Советского и Британского правительств были споры, но они сговаривались. Советский Союз был нужен. Как только война окончилась, против Советского Союза принимаются всякие меры».[15]