Самое обыкновенное убийство. Где тебя настигнет смерть? - Фредерик Браун

– Судьбу мне хочешь предсказать или психоанализ проводишь?

– Не вижу разницы.

– Этим утром мне снилось, что я хочу достать тромбон из магазинной витрины, прямо через стекло. Так и не достал, между прочим. Увидел, как Гарди скачет через веревочку, и проснулся. Теперь ты знаешь обо мне все.

– Дело нехитрое, Эд – две утки одним выстрелом, – усмехнулся он. – Опасайся одной из них. Ты понимаешь, о чем я?

– Кажется, понимаю.

– Чистая отрава, парень, такая же, как и Мадж… ладно, не будем. А тромбон? Ты что, играешь на нем?

– Хотел раньше научиться, чтобы в оркестре играть. Взял в школе инструмент, но соседи крик подняли, больно уж он шумный. Мама тоже не одобряла.

Парень за стойкой выдал нам заказ. Я уже наелся, и сандвич показался мне чересчур большим. Я съел немного картофеля и обильно полил его кетчупом. Прямо как кровь. В переулке, может, ее и не было – человека можно убить, и не пролив крови, но мне упорно представлялась папина разбитая голова и пятно на кирпиче, теперь стершееся или смытое. Его ведь смыли бы? А, черт. Может, его вообще не было, но сандвич мне вконец опротивел. Я зажмурился и стал думать о первом, что мне пришло в голову. Это оказалась дурацкая считалка: «Раз, два, три, О’Лири, четыре, пять, шесть, О’Лири, семь, восемь…»

Тошноту я поборол, но на сандвич уже не смотрел.

– Мне, наверно, пора, – произнес я. – Вдруг мама не ложится и ждет меня? Мы ведь не сказали ей, что задержимся. Уже второй час.

– Так поздно? Надеюсь, что не ждет все-таки. Чеши скорее домой.

Он уже доедал, я сказал, что не хочу больше. Мы вышли вместе, и дядя направился к себе в «Вакер», а я домой на Уэллс-стрит.

Мама оставила свет в коридоре, но дожидаться меня не стала, и в ее спальне было темно. Вот и хорошо: мне не хотелось оправдываться и слушать, как она будет ругать дядю Эмброуза.

Я лег и заснул, как только закрыл глаза.

Проснувшись, я сразу понял, что в комнате что-то не так. А, вот оно что: будильник не тикает. Я забыл завести его. Мне вообще-то было безразлично, сколько времени, но я все-таки вышел и посмотрел на кухонные часы. Одна минута восьмого, и с утра опять жарко.

Смешно. Проснулся в свое обычное время даже без будильника.

Никто еще не вставал. Я быстренько проскочил мимо комнаты Гарди, которая опять спала с открытой дверью и без пижамной куртки. Завел будильник и снова лег, намереваясь поспать еще пару часиков, но ничего у меня не получилось.

В квартире было очень тихо, да и на улице тоже, не считая поездов надземки на Франклин-стрит и вовсю тикающего будильника.

Сегодня папу не надо будить. Никогда уже не понадобится.

Я встал, оделся, постоял в дверях спальни Гарди. Ей хочется, чтобы я на нее смотрел, я хочу того же, так почему бы и нет? Потому что нельзя пользоваться девчоночьей глупостью для вытеснения мысли, что мне никогда больше не придется будить отца по утрам. Я устыдился и прошел дальше, в кухню.

Сварил себе кофе и стал размышлять. Дядя Эмброуз наверняка еще спит – на своей работе он привык поздно ложиться и поздно вставать. С расследованием придется подождать: на очереди дознание и похороны. Да и глупо как-то это выглядело при дневном свете: усатый толстяк и сопливый парень возомнили, будто только они способны найти убийцу.

Я думал о рыжем детективе с усталыми глазами, которого мы купили за сотню баксов. То есть дядя полагает, что купили, и, в общем, прав, раз Бассет взял деньги.

Гарди пришлепала в кухню босиком и в полном пижамном комплекте. Ногти на ногах она накрасила лаком.

– Привет, Эдди. Нальешь кофейку? – И потянулась, как котенок, хорошо еще, коготки пока втянуты. Я налил. – Сегодня дознание! – Радостное предвкушение в голосе – тем же тоном она могла бы объявить «сегодня футбол».

– Не знаю, вызовут ли меня как свидетеля, – произнес я.

– Нет, Эдди, вряд ли. Только нас с мамой.

– Почему?

– Как опознавших тело. Я первая это сделала: мама у Хейдена чуть в обморок не упала, ну они и попросили меня. Потом, когда ей стало лучше, она тоже захотела взглянуть, и детектив, мистер Бассет, позволил.

– Как они вообще узнали, кто он такой? При нем ведь не было документов, когда его нашли ночью.

– Бобби Рейнхарт узнал его.

– Какой еще Бобби?

– Он работает у мистера Хейдена, обучается похоронному делу. Мы с ним гуляли несколько раз, он знает папу в лицо. Пришел в семь утра на работу, увидел… ну, это… покойника и сразу сказал, кто он.

– А, этот.

Я вспомнил его. Смазливый такой, лет шестнадцати-семнадцати. В школу всегда являлся набриолиненный и при полном параде, воображал, будто все девчонки от него без ума. Мне стало противно из-за того, что Бобби трогал папино тело.

Мы допили кофе, Гарди помыла чашки и пошла одеваться. Услышав, что мама тоже встает, я направился в гостиную, взял какой-то журнал. На улице начался мелкий дождик.

Журнал оказался детективный. Я стал читать про богача, найденного мертвым в гостиничном номере. На шее желтый шелковый шнурок, но вообще-то человека отравили. Подозреваемых полно, и у всех есть мотив. Секретарша, к которой он приставал; ожидающий наследства племянник, должник-рэкетир, жених секретарши. В третьей главе решили, что это рэкетир, но тут его самого убили. Такой же шнурок на шее, но задушили не этим шнурком.

Я перестал читать. Ерунда, в жизни так не бывает. В жизни бывает так, как у нас. Мне почему-то вспомнилось, как папа водил меня в аквариум. Моя мать была еще жива, но не пошла с нами. Мы с папой хохотали, глядя на рыб – удивленные такие, с открытыми ртами. Папа часто тогда смеялся.

Гарди сказала маме, что пойдет к подружке и вернется к двенадцати часам. Дождь моросил все утро.

Надо было дождаться, когда оно начнется, это дознание. Объявления не вывешивали, но слух, очевидно, прошел, и у Хейдена собралось человек сорок, все сидячие места заняли. Дядя Эмброуз сидел в заднем ряду. Он подмигнул мне и сделал вид, что мы незнакомы. Я тоже сел подальше, отдельно от мамы и Гарди. Впереди за столом суетился человечек в золотых очках, дежурный заместитель коронера Уилер, как я позднее узнал. Он потел, нервничал и тоже явно хотел поскорее начать и поскорее закончить.

В зале присутствовали копы, включая Бассета, и какой-то тип с длинным тонким носом, смахивающий на шулера. Шестеро присяжных расположились сбоку.

Коронер стукнул наконец молоточком. Все притихли. Есть ли у кого-либо возражения против присяжных, спросил он. Возражений не было. Тогда он стал спрашивать их самих, знали ли они человека по имени Уоллис Хантер, известны ли им обстоятельства его смерти, обсуждали ли они их с кем-либо и нет ли причины, по которой они не смогут вынести честный и беспристрастный вердикт на основе показаний, которые здесь услышат. Все ответили отрицательно.