Ultraмарин - Валерий Зеленогорский

Новые песни слушать было невозможно, расцвел буйным цветом вирус самозванства.

Каждый мог стать каждым. Сегодня ты никто, а завтра ты звезда и тебе внимают миллионы. Во всех жанрах открылись шлюзы, на берег полезли мутанты и гады всех размеров. Они начали пожирать культурный планктон, а икру и мальков продавать на всех углах. Их стали поедать те, кого раньше к столу не подпускали из-за шерсти звериной и речи нечленораздельной.

Сбились прицелы и ориентиры, каждый охотник стрелял, даже не зная, где сидит фазан. Стрелял кучно, на поражение, не жалея патронов. Фоторужья потерялись в арсенале «базук» и «мух». Цель была одна – настрелять побольше, а потом – суп с котом, а лучше со всеми скотами, вместе взятыми.

На таком живописном склоне две улитки лежали и наблюдали, как мимо них течет «жисть», полная подмосковного шика и питерских комплексов. Их город был оккупирован.

Во времена оккупации есть два варианта: сотрудничать с новой властью или бороться в подполье. Оба не подходили, пришлось уйти во внутреннюю эмиграцию.

Каждый из них, как айсберг на поверхности, жил обыденной жизнью, но изредка они выходили на связь и предавались разговорам, в которых не пытались удивить друг друга – просто болтали о том, что видели и слышали. Выколоть себе глаза и заклеить уши сил не находилось, поэтому кое-что извне залетало в их беспокойные головы, и они обсуждали то, что летало вокруг и иногда падало гадкими лепешками на голову и в другие места, в том числе в душу.

За ночь налетало много разного дерьма, иногда по самую макушку, а иногда и совсем с головой приходилось нырять, чтобы выплыть в чистом месте. Они, конечно, ограничивали себя, не смотрели основные каналы – там творилась вакханалия самозванцев. Так бывает: придешь вроде в приличное место – а там шоу эротическое. Есть невозможно, голые девки в тарелку лезут – ну какой тут аппетит?!

Брюзжать по этому поводу бессмысленно, никакая терапия не поможет, только хирургия. Надо отсечь источники инфекции, а иначе не заметишь, как сам станешь пассивным участником этого свинства и захрюкаешь.

Утром они вставали после бессонной ночи каждый у себя дома, покорно выслушивали от близких разговоры о своей никчемности. Потом опять ложились спать, чтобы не слышать навязшее в зубах: «Вот люди живут – и дачи у них, и таджики с филиппинками за домом смотрят, а баррель растет…»

Ну и растет этот баррель, а тебе что? Какое тебе дело до барреля? А они: «Опять доллар упал…» Так доллар не папа в Воронеже, пусть падает.

Такое внимание к мировым процессам очень раздражало. Вместо того чтобы жить на свои кровные, люди, не помывши лица, с утра слушают про Никкей и Доу Джонс. Ты на пенсии в пять тысяч рублей, на хер ты читаешь список «Форбс»? Кого там ищешь? Себя? Родственников своих?

Ну нажил человек! Тебе все равно не достанется, если у него отберут. Кто-то покупает чужие яйца. Жалко тебе? Но твои-то целы, на них никто не посягает, чеши свои или продай, если покупатель есть.

Так начинался ежедневный перезвон, когда домочадцы расходились тратить оставшиеся деньги. Старший позвонил. Младший выслушал своего товарища и согласился с его тирадой.

Перед уходом из дома его жена сообщила, что надо что-то делать, под лежащего ничего не течет, кроме мочи. Купи лотерейный билет. Он – так они за глаза называли небесную канцелярию, где вершились все дела, – тебе без него не сможет помочь.

Старый анекдот про билет достал уже, все лотерейные билеты он купил, по некоторым получил выигрыши, но сколько можно? Лотерея не бывает в убытке. Ну купишь билет, поскребешь монеткой окошко в ожидании чуда, а оно свершится – в окошке надпись: «Тяните еще». Ну сколько можно тянуть? Может быть, хватит?

Старший через паузу сказал:

– Образ неплохой, но неточный. Вот у меня был дядя, полный мудак, а два раза подряд выигрывал мотоцикл «Урал» с коляской, два раза в течение года. Два рубля – два мотоцикла. Дядя – маленький такой мужичок-мудачок, тиранил семью, баб до старости трахал, даже после инсульта, жена суд чести ему устраивала с детьми и внуками. Клялся, божился, что не будет, а потом опять за свое.

Так вот, два мотоцикла ему достались по «Олимпийской» лотерее, кажется. За что ему, почему такие преференции?

Люди из других дворов приходили смотреть, как он на одном сидит, а другой лапой гладит. Возмущались несправедливостью, писали в газету, чтобы один отняли и передали в детский сад. Ни хера. А почему? Ему положено было два как компенсация за рост маленький и характер мерзкий. Что лучше – нрав добрый или мотоцикл?

– Лучше мотоцикл. На нем можно было на речку уехать и людей не видеть. Нет людей рядом – и рост у тебя нормальный, и характер лучше, если никто не мешает, – высказал предположение Младший.

Старший продолжил:

– Вот вчера ночью какой-то мудак-писатель с таким же мудаком-историком говорили умные разговоры с умными людьми. Темы подымали разные, скакали, как блохи, пересказывая друг другу прочитанное, потом резко перекинулись на жаркую тему – о Ленине. Что каждый бы делал, окажись в 17-м году рядом с Ильичем? Люди они молодые, оба октябрята в прошлом, курчавого Володю носили на груди, любят его до сих пор. Оба признались, что пошли бы с вождем строить новый проект, потом сбились на Троцкого и стали обсуждать, мог ли он в далекой Мексике засадить Фриде Кало, если она тогда после травмы носила корсет.

Так завелись, что страшно стало – вдруг оба кончат в прямом эфире от возбуждения?

Один с видом знатока – он в детстве долго лежал в больнице с корсетом – доказывал, что если постараться, то в корсете можно, а второй подбросил свое свидетельство от охранника Троцкого, пускающего уже старческие слюни в американской богадельне, что Троцкий не мог – он тогда кактусы любил, а не баб.

– Ну и как тебе уровень дискуссии? – спросил Старший.

– По-моему, совсем неплохо, глубоко, выпукло, зримо. Ленин, Троцкий, Фрида Кало. Хорошая история – значительная, развивает слушателя, дает правильные ориентиры, – оценил Младший. – Ну а ты как думаешь? Мог он ей засадить в корсете? – поинтересовался он у товарища.

Старший промолчал, он давно перестал болтать на эту тему – скучно и неинтересно.

– Вот я, помню, лежал в юности с воспалением легких в больнице районной, лет мне было мало, болезнь не тяжелая, а кругом одни старики, но в хирургии девушка лежала после аварии, хорошенькая, но в гипсе руки и ноги. Так вот я смог, – поделился воспоминаниями Младший. – Дырку мы с ней пробили в защите, и вышло. Если хочешь срать, штаны снимешь!

– Пример неплохой, но правды в нем нет, – сказал Старший. – Ну чего тут спорить! Однако они-то властители дум. Вдруг кто-то не спит ночью, юноша какой-нибудь чистый лежит, слушает и думает: «Вон куда культура шагнула», – и собьется с курса.

– Собьется – туда ему и дорога, навигатор внутри нас, – не согласился Младший. – Тебя в двадцать лет могли запутать в Ленинском университете миллионов лекторы общества «Знание»? Ну так вот, после Троцкого набросились на Запад, мы типа остров, Запад нам не указ, нам свобода не нужна, лишь бы Родина была.