Княжна Тараканова. Жизнь за императрицу - Марина Кравцова

Кипит молодая кровь. Звенят бокалы.

– Виват Екатерина Алексеевна – самодержавная императрица всероссийская! – восклицает Григорий Орлов.

– Виват! Виват! Виват!

Алехан с горделивым удовольствием перехватил восхищенный взгляд Сережи, устремленный на его любимого брата.

– Наш братец молодец, – подмигнул Ошерову. – Одним словом – орел! Герой. Чай, слышал про Цорндорф? Когда наш отряд под огнем с двух сторон оказался? Гриша впереди до конца стоял.

– Помню, слышал! Хотя ранен он был не раз и истекал кровью…

– Да, а потом взял в плен адъютанта самого Фридриха Прусского.

– Полно, Алех! – прервал старший Орлов, не любивший восхвалений в свой адрес и незло усмехнулся: – Ты зато из нас, пятерых Орловых, самых умный.

– Да-a, братцы, – вмешался в разговор погрустневший поручик Семеновского полка, – за что кровь проливали? За что ты, Гриша, не жалел себя под Цорндорфом? Чтоб потом Петрушка Голштинский надругался над нашей воинской честью? Под знамена врага погнал?

– Э-э, брат, – весело потянул Григорий, – не по-нашему мыслишь. Не по-русски. Мы знали, за что живота не жалели. За Россию-матушку. За честь Отечества. За сию-то честь да за правду Божию. А что? Погонит нас Петр в Данию, ведь и под знаменами Фридриха будем кровь проливать без страха, дабы не посрамить русского оружия.

– Не дойдет до Дании! – усмехнулся Алексей. – Недолго голштинцу над нами измываться. Выпьем за Россию, ребята!

– Виват Россия!!!

Пили сегодня немного – без вина были пьяны. Молодые, дерзкие… Григорий Орлов, кажется, забыл, что хотел напиться от душевной тяготы, потому что беда грозила любимой женщине – ей, Екатерине… Вдруг крепко с чего-то поверил, как в судьбу, что все хорошее свершится и засияет его яркая звезда…

– Я, братцы, – вымолвил, от избытка чувств едва не задыхаясь, – не то что жизнь отдам за государыню – на муки пойду, на дыбу пойду, на кусочки себя разрезать дам!

– Не будет сего! – отрубил Алехан. – Наша возьмет.

– Бог – за нас, – сказал Потемкин. – Государь Петр Федорович искоренить надумал святую православную веру на Руси. Открыто презрение выражает.

– Уж все возмущаются! – поддакнули на разные голоса гвардейцы.

– Да, – продолжал вахмистр, живо интересовавшийся всем, что касалось церковных дел, – уже с пасторами советуется о распространении в России лютеранства…

– Верно, – кивнул Григорий Орлов, тоже знавший немало. – Во дворце кирху построил. Задумал иконы святые вынести из храмов наших да попов обрядить в немецкое куцее платье.

– Так ведь… братцы, – испуганно протянул Володенька Орлов, растерянно обводя собрание жарким взглядом, – так ведь… чернь же подымется. Бунт же неизбежен, братцы!

– Ага! – поддакнул Григорий. – Верно говоришь, братик. Русский мужик все стерпит, если нужно, и нужду стерпит, и плети, и издевательства любые, а поругания веры нашей святой, православной, не снесет!

– Так о том и речь, – вновь вмешался Алехан, – что медлить далее нельзя. Все, кончай пить, господа. Пора бы уж и о деле потолковать.

Дело было одно – как бы так все совершить, чтобы и самим сохраниться целехонькими и «вражьей» крови не пролить. Особенно юный Потемкин налегал на то, что все должно быть «по-христиански, по-Божески». Никто и не спорил. Начали уже в который раз разрабатывать план – как всегда, не сошлись в деталях. Особенно фантазировал один из главных заговорщиков – капитан Преображенского полка Пассек. Одно было ясно без обсуждений – продолжать надо то, что делали прежде. Уже давно братья Орловы и преданные их сторонники, в том числе и Гриша Потемкин, много сил полагали на добычу денег для агитации, вдохновенно склоняли солдат на сторону императрицы Екатерины, и немало в этом преуспели. Слухи дошли и до императора Петра III. Медлить стало опасно…

* * *

Сережа Ошеров не любил охотиться. Ему нравилось просто мчаться куда глаза глядят, на горячей лошади, ни о чем не думая, про все позабыв. Но сегодня ему было просто хорошо. Чистый воздух, гостеприимный лес… И веселая компания двух братьев Орловых – Григория и Алексея. После удачной охоты братья развеселились как мальчишки, перекидывались шуточками, а то и язвинками, словно обменивались зарядами картечи, и хохотали, хохотали до упаду. Сереже казалось, что лес шумит, отвечая на звонко-серебристый смех Григория и громовые раскаты Алексея.

Ночевали в охотничьем домике. После того как крепко закусили, утомившийся Алексей сразу же заснул богатырским сном. Ни Григорию, ни Сергею спать не хотелось. Ночь была ясная, с россыпью звезд. Они вышли на крыльцо.

– Давай костер разведем, – предложил Орлов. – Алешка-то наш храпит, стены трясутся. Ты-то, весь день с нами по лесу протаскавшись, не устал ли? Понял я, ты охоту не жалуешь?

– Не слишком-то, Григорий Григорьевич.

– Да? А чего любишь?

– Не знаю. Лошадей люблю.

– Это ты как наш Алешенька, – улыбнулся Григорий. – Ему они тоже в страсть. А чего еще?

Большой костер трещал, задорно разбрасывая искры. Ярко-рыжее пламя бросало отблеск на молодые лица.

– А вот… ночь такую люблю, – мечтательно проговорил Ошеров, протягивая руки к костру. – Чтоб звезд поболее! И месяц тоненький, да яркий. Мне всегда такая ж ночь в Малороссии на память приходит. Там я, недоросль беззаботный, был счастлив когда-то.

– А сейчас ты счастлив?

– Не знаю.

– Ничего-то ты не знаешь! Я вот тоже ничего не знаю. Ничегошеньки! На людях-то… когда хвалить начнут меня приятели, так и возгордишься порой, и почувствуешь себя чем-то. А потом в поле выйдешь… Или в лес, как сегодня… Боже, Творче и Создателю! Что за мир Ты создал, какую красоту! И я-то, песчинка ничтожная, червь, перед Твоим неизреченным светом. А когда ночью у костра сидишь… Сам послушай: деревья шепчутся чуть слышно, пташка прокричала – ей тоже не спится, как нам с тобой… Ах, Сереженька! Такое найдет – жизни мало, воздуху мало, надышаться не могу! Кажется, отпустите меня на все четыре стороны – весь мир пешком обойду. И такая силища пробуждается – горы сверну, реки выпью! Вот так упадешь в траву, руки раскинешь, лежишь и слушаешь, как цветы да травинки растут. И на сердце тихо-тихо вдруг становится, мирно-мирно, словно в храме Божьем побывал.

Ошеров изумленно глянул на Григория. «Так вот ты какой!» – говорил этот взгляд. Но Орлов не заметил.

– А после вернешься к товарищам своим, – продолжал он, – и пошло-поехало. Вино, драчки, грации… Ну, как привык, так и живешь. А ты, братишка, не привыкай. Я это тебе как старший говорю, уж поболее твоего в жизни повидал. Не нужно.

Они помолчали. Потрескивал костер в тишине, искры взвивались и затухали.

– Глянь-ка, звезда упала! – негромко воскликнул Григорий. – Да! Вот и я так когда-нибудь сорвусь и полечу. Вниз, вниз…