Магия возможных действий - Ярослав Коваль

– Я.

Еще одна пауза, наполненная резко отрицательными эмоциями, которые были сильно приглушены волей мужчины, однако звучали отчетливо. Пауза, призванная быть настолько тягостной, насколько это возможно. Несмотря на то, что подобные приемы Кайндел знала как свои пять пальцев, она все-таки не избежала некоторой нервозности. Реакция собеседника была очень важна.

– Когда ты ее сделала?

– Тогда.

– Значит, ты солгала Александру?

– Он разве исповедник? – Девушка вполне искренне удивилась постановке вопроса. – Он не просил давать ему клятву на Библии.

– А если б попросил – ты б солгала?

– Если бы да кабы… В каждой ситуации я ориентируюсь по обстоятельствам.

– Весьма изящная формулировка, все-таки намекающая на правду.

– Весьма изящная формулировка, призванная уйти от ответа. Если хочешь прямо – изволь. Это не твое дело, соврала ли бы я, давая клятву.

– Извини, – он покачался с пятки на носок. – Действительно, мы ушли от темы. Что ты хочешь за этот диск?

– Я? Ничего. Мне интересно было ознакомиться с содержимым исследований Одгара и его бесед с Галлом. В дальнейшем я передала диск Одину. И Роннану с Испытателем.

– Вот мы и подошли к сути дела. Почему было не начать с этого?

– Каждой фразе – свое время, Хаген.

– А каждой угрозе – свое?

– Где ты видел угрозу? Ткни меня носом, пожалуйста.

– Ладно, – он засунул руки в карманы, и, словно от резкого толчка, она внезапно увидела в этом Хагене того, прежнего, с которым когда-то имела дело. Это был его жест. – Не было угрозы. Однако, как я понимаю, ОСН в случае, если я не встану на ее сторону, обойдется со мной как с врагом.

– ОСН обойдется с тобой как с врагом, если ты дашь ей повод. Или причину. Например, нападешь. Давай смотреть правде в глаза – защищаясь, кто угодно имеет моральное право использовать что угодно.

– На войне вообще странно говорить о моральном праве.

– Верно. О моральных правах говорит пропаганда. Однако ты должен понимать, что когда у Организации возникнет необходимость защищаться от твоих ребят, ей придется пустить в ход приобретенные знания. С техномагами все просто – вы никогда не будете делить одну сферу общественной жизни, у вас разные роли. А вот ОСН…

– Не надо мне разжевывать очевидное. Я понял. Так что Один хочет от меня? Чтоб я напал на Круг?

– Нет. Чтоб ты поддержал ОСН, когда Круг нападет на нас.

– А Один будет ждать, пока на него нападут? Или имеется в виду такое же «нападение», отражения которых вовсю практиковал СССР?

– У Одина есть какие-то свои планы. Я допущена лишь к той их части, которая касается меня. Так что ответить на твой вопрос не смогла бы, даже если б захотела.

– Еще один изящный способ указать мне, что я опять сую нос не в свое дело.

– Пожалуй, да. Я ж не спрашиваю тебя, каковы твои планы.

– Не спрашиваешь, однако ж, кажется, вполне в них посвящена, – со сдерживаемым гневом проговорил Хаген.

– Это уже другой вопрос.

– Хороши ж будут союзные отношения в ситуации шантажа, ты не находишь?

– Не нахожу. От века союзники поддерживали друг друга не за красивые глаза, а потому что обеим сторонам это было выгодно или необходимо. И переставали поддерживать, как только ситуация менялась и выгодой или необходимостью больше не пахло. Блистательная антигитлеровская коалиция «кормила» СССР ресурсами отнюдь не потому, что Сталин был харизматичен, или же оттого, что у Гитлера противные усики и мерзкие повадки. Шантаж и выгода и тут имели место в полный рост. В противном случае страны благополучно занимались бы своими делами. Однако если нашу родную коммунистическую державу и пинали впоследствии от души, то отнюдь не в отместку за прежнюю вынужденную помощь. А совсем по другим причинам.

– Ты намудрила… Проще говоря, Одину все равно, по каким причинам ему будут помогать и насколько негативным будет отношение к нему и его Организации.

– Он пока еще не диктатор, и будет ли им – известно только Богу. Включайся в эту войну во имя собственных интересов, а также интересов своих людей, включайся. Если ты этого не сделаешь сейчас, твои шансы оказаться в числе побежденных резко возрастают. Счастливые случайности тоже надо ковать, сам понимаешь. Что же касается причин, по которым встанут под знамена ОСН… Тебе было бы принципиально, почему тебе оказывают всестороннюю помощь?

– Разумеется. Хотелось бы точно знать, чем в будущем придется расплачиваться.

– Твою позицию – будь уверен – Один примет во внимание. – Кайндел развела руками. – Жаль, что мы расстаемся не в дружеских отношениях.

– С тобой мне нечего делить.

– Ну и ладушки. Скажи своим людям, чтоб выпустили меня. А то если придется драться, это не понравится ни мне, ни им.

Хаген усмехнулся.

– Я был уверен, что уж ты-то их точно заметишь.

– Спасибо за это «уж ты-то».

И, отвернувшись, зашагала к выходу.

Минивэн был припаркован под стеной дома номер двадцать один, а вот «фольксвагена» рядом не оказалось, хотя, казалось бы, Илья должен был подогнать его сюда же и ждать с остальными. Кайндел еще не успела подойти к машине, как водительская дверь приоткрылась и из-за нее выглянул Шреддер. Махнул ей рукой.

– Иди сюда, – пригласил он.

– Господи, ты-то откуда здесь? – изумилась девушка, подходя. – А где Репей?

Эйв показался ей усталым и хмурым. Однако на ее вопрос отреагировал улыбкой и многозначительно показал на сиденье рядом с собой. И не забыл оглянуться, критически осмотреть дорогу, дом и кусты – нет ли погони или какой-нибудь другой угрозы.

– Репей отправился отгонять твой «фольксваген». Планы немного изменились, в штаб-квартиру мы сейчас не едем. Как прошло? Нормально?

– Вполне, – она открыла дверь со стороны пассажирского сиденья, однако не спешила садиться, вытащила телефон. – Сейчас, отзвонюсь Роннану…

– Он наверняка не ответит. И Один тоже. Отзвонись Ирландцу, он передаст, нормально или нет прошла беседа, а подробности позже.

Телефон Роннана действительно оказался выключен, телефон Одина на вызов не реагировал. Пожав плечами, Кайндел последовала совету и коротко доложилась старшему офицеру ОСН, который был в курсе ее дел, после чего забралась в машину. Никто не задавал ей никаких вопросов, хотя, возможно, и сгорал от любопытства. Почти все бойцы и курсанты инстинктивно понимали, что такое тайна и зачем ее нужно хранить в круге тех, кто непосредственно имеет к ней отношение. А уж офицеры – тем более. Может быть, сказывалось давнее советское прошлое, или же просто внутренняя зрелость большинства оэсэновцев, однако, признавая справедливость поговорки «меньше знаешь – крепче спишь», они старались не любопытствовать.