Нить судьбы - Елена Вакуленко

Утром Захариха, проснулась рано, она сразу же поднялась на ноги и, заглянув за занавеску, подошла к постели Надийки. Девочка спала, улыбаясь во сне, солнечный лучик трепетал на её подушке, качался на плечике, гладил мягкие волосы. День сегодня выдался погожим. Захариха склонилась к внучке, прикоснулась губами к её лбу, удостоверилась, что жара у девочки нет и она дышит ровно и спокойно, и отправилась на кухоньку, чтобы приготовить к завтраку любимые Надийкины оладушки с вареньем.

Но не успела она завести тесто, как в дверь осторожно постучали. Захариха вытерла о передник руки, стряхнула муку и пошла отворять. На пороге стоял Николай, отец Ванюшки.

– Здравствуй, Николай, – поприветствовала соседа Захариха, – Ну как вы? Как у вас вчера всё прошло?

– Да ничего, бабушка, прошло… Я вот тут вам кое-чего принёс, Ванюшку помянуть. Спасибо вам с Надийкой за всё.

И Николай протянул Захарихе узелок со снедью.

– А вот это, – Николай протянул второй узелочек, – Надийке передай отдельно. И спасибо от нас с Глафирой скажи. Я теперь её защитником буду. Ежели что понадобится, ты обращайся, бабушка.

– Спасибо тебе, сынок, – кивнула старуха и перекрестила мужчину, – Ты хоть пройди, чаю попей.

– Нет, некогда, бабушка, мы на кладбище сейчас идём.

– Ну, хорошо, ступай, ступай, Николай.

Не успела за Николаем хлопнуть дверь, как тут же послышался топот босых ног по полу.

– Бабуся, а кто это приходил?

– Ох, ты ж матушки мои! Ты чего же это – босиком да раздетая? Ты как чувствуешь-то себя?

– Хорошо-о-о, – удивлённо протянула Надийка, – А что?

– Да ничего, ступай, одевайся, причешись, умойся, да завтракать станем.

Девочка убежала в печной закуток, а старуха развернула узелок со снедью. В полотенчике завёрнуты были варёные яички, мёд, булочки, несколько кусков сахара, пироги, кутья да кисель в горшочке.

– А что это, бабуся? – раздался за спиной голосок Надийки.

– Это помин за Ванюшку, мы ведь вчера не попали с тобой за поминальную трапезу, вот Николай и принёс нам с утра.

– Понятно, – грустно вздохнула девочка и села за стол, подперев щёчки кулачками.

Они с бабушкой позавтракали, помянули усопшего, помолились за упокой его души.

– Ой, а что это тут, на лавке? – спросила Надийка, выйдя из-за стола после завтрака.

– Ох, я и забыла совсем! – спохватилась Захариха, глядя на второй узелок, который принёс отец Ванюшки, – Это тебе дядя Николай принёс, велел передать в руки.

– Давай-ка поглядим, бабуся, что там, – сказала Надийка, и, отодвинув посуду на столе, развернула узелок.

В узелке лежало зеркальце на длинной ручке, в ажурной серебряной рамке, похожей на снежное кружево, несколько атласных ленточек, да два головных платочка.

– Ах, бабушка! – восхищённо вздохнула Надийка, – Какое чудесное зеркальце! Как из сказки! Всё светится серебром!

– Так ить оно и есть серебряное, – ответила старуха, – Это зеркальце ещё Глафириной бабки. Это память от неё. Вот, видать, как она тебя уважить захотела, что даже не пожалела такого подарка.

– Ой, бабуся, я его очень беречь буду, – Надийка прижала зеркальце к груди, и, завернув подарочки обратно в узелочек, побежала в свою комнату.

– Береги, береги, – согласилась Захариха.

Вскоре из Надийкиной горенки донеслось щёлканье ножниц и тихий голосок, который напевал какую-то песенку.

– Ну, слава тебе, Господи, оттаяла девчоночка, ожила, – перекрестилась радостно Захариха, – Не заболела после вчерашних событий. Да будто и вовсе их не помнит. Вот и ладно.

***

Прошло время. Надийка снова радовалась жизни, что-то мастерила в своей комнате, вышивала, и Захариха радовалась тому, что всё идёт, как раньше – тихо и мирно. Осень уже вступила в свои права, и по утрам на траве и листьях серебрился уже иней, а порой порхал и первый снежок. В один из дней Захариха сказала внучке:

– Пора бы нам с тобой, внученька, в лес сходить за калиной.

– О, я с радостью, бабушка! – весело откликнулась та.

На следующее утро, одевшись потеплее, по свежему морозцу, пошли они в лес. Захариха заранее приметила пышную, богатую калину и поэтому сейчас они с Надийкой скоро набрали полную корзину красных, рубиновых ягод – полупрозрачных, с тёмненьким сердечком в глубине. Надийка шла, приплясывая, то подбегая к старухе и целуя её звонко в щёчки, то обнимая крепко, то вновь убегала подальше, весело смеясь. Старуха улыбалась, радуясь тому, что внучка не вспоминает те печальные события последних летних дней, но порой всё же начинала вновь беспокоиться о том, почему тогда Надийка потеряла сознание и кто такой из себя этот Влас.

Подойдя к дому, они увидели, что на крыльце у них сидит Сузгиниха, старушка из их деревни.

– Ой, бабушка, здравствуй! – закричала Надийка издалека.

– Ух, милые мои, наконец-то, я вас дождалась, – обрадовалась Сузгиниха, – А то замёрзла уже, поджидая. Где были-то, где гуляли с утра пораньше?

– Да мы в лесу были, калины вот набрали.

– М-м-м, сколько красоты у вас! – заглянула она в корзину, что несла в руках Захариха.

– Да, бабушка, – похвалилась Надийка, – Мы сейчас всё переберём, помоем, а после с мёдом засахарим и посушим ещё.

– Ну, молодцы! – одобрительно закивала Сузгиниха, – Это дело!

– Пойдём, соседка, чаю попьём, обогреемся, – позвала Захариха, и они все вместе вошли в дом.

Когда все уселись за стол, Сузгиниха вдруг, хитро прищурившись, глянула на Надийку, прихлёбывая чай, и сказала:

– А я ведь к тебе, девонька.

– Ко мне, бабушка? – изумилась девочка.

– К тебе, к тебе. Я с просьбой.

– С какой? – не понимая ничего, удивлённо спросила Надийка.

Сузгиниха поднялась, взяла свой узелок, который оставила на лавке у входа, и, развязав его, достала белую ткань.

– Вот, – показала она Надийке.

– А что это? – не поняла девочка.

– Я вот хочу тебя попросить, чтобы ты покров мне на смёртное расшила.

– Да ты что, бабушка? – поперхнувшись чаем, громко рассмеялась Надийка.

– А что? – удивилась Сузгиниха, – Ты ж вот Ванюшке-то какой красивый покров расшила, я на похоронах приметила. И я хочу такой. Тоже хочу в гробу красивой лежать.

Захариха, прижав к груди руки, сумасшедшими глазами глядела на соседку, молча слушая их разговор, а сердце её трепетало.

Надийка опять захохотала, всплеснув руками:

– Бабушка, да ты что? Тебе ещё рано.

– Как рано? Восьмой десяток уж разменяла.

– У тебя ещё, знаешь, сколько лет впереди? А ткань хоро-о-ошая.

Надийка поцокала языком, пощёлкала тканью, проверяя её на прочность, поглядела сквозь неё на свет, и сказала:

– Нет, бабушка, такая ткань на покров не подойдёт.

– Вот те раз! – всплеснула руками Сузгиниха, – А какую ж тебе надо?

– Эта ткань подойдёт совершенно для другого.

– Хм, – хмыкнула Сузгиниха, – Беда мне с тобой, девка. Что ж мне теперь делать-то?

И она поглядела на Захариху. Та лишь развела руками в стороны:

– Ничего не знаю, сами решайте!

– Ничего не надо делать, – засмеялась Надийка, – Ты не переживай, бабушка. Я сама всё сделаю, как надо. А у тебя впереди ещё мно-о-ого радости!

– Да уж какая тут радость? – вздохнула Сузгиниха.

– Ничего, бабушка, скоро всё наладится, – Надийка звонко засмеялась, чмокнула её в щёчку, и, схватив ткань, убежала в свою комнату.

Сузгиниха поглядела на Захариху:

– Что ж это деется-то?

Захариха пожала плечами в недоумении, и, подперев ладошкой щёку, задумалась.

– Не знаю, что с девкой творится, – вздохнула она.

– Да-а. А Влас-то удивил всех, не думала я, что у него такая сила, – продолжила Сузгиниха.

– Какая сила? – не поняла Захариха.

– Да ты разве не знаешь ничего про него? Он ведь колдун!

– Какой колдун?

– Ну, какой бы ни был, а колдун, о том все знают. Он животных лечит, а соседка наша пошла к нему давеча, согнувшись в три погибели, а вернулась обратно с прямой спиной!

– Ишь чего, – подивилась Захариха.

– Да-да, вся деревня знает про то, а ты одна тут сидишь, ничего не ведаешь.

– Так я и живу на отшибе, и в деревне редко бываю.

– Вот! А теперь деревня гудит, и про Надийку твою говорят тоже.

– А чего это она гудит-то? – Захариха встала, подперев бока руками.

– Да