Генри Смарт, пицца и магические сокровища - Фрауке Шойнеманн

– Ты ведь понятия не имеешь, кто я, так?

Покачав головой, я всё же предпринимаю попытку угадать:

– Э-э-э… синьор Папа?

Брови у Седовласого ползут вверх:

– Кто?!

– Ну, синьор Папа. От «Папиной пиццы». Это же ваш ресторан, вот я и подумал…

Хильда начинает хихикать, а Седовласый вздыхает:

– В общем, так, Генри. Я скажу тебе, кто я. – Он выдерживает драматическую паузу, а затем выдаёт: – Я Вотан.

Ага. Вотан. Не, ну всё ясно. Передо мной сидит Вотан, шеф богов. Я просто не могу удержаться от смеха.

– Ты мне не веришь? – Седовласый хмурится. Я стараюсь подавить смех и отвечать спокойно и вежливо. В конце концов, я по-прежнему сижу привязанным к стулу, и моя судьба в определённом смысле зависит от его расположения.

– Э… хм, ну да, это немного неожиданно. То есть вы, наверное, имеете в виду, что играете роль Вотана в спектаклях фестиваля, верно? Это, конечно, здорово. Мой папа тоже там работает. Правда, только с гримом. Сейчас он как раз занимается силиконовыми носами. Он… э-э-э… хорошо разбирается в силиконе. – Господи, Генри, ругаю я сам себя, что ты несёшь?! Мужик, похоже, совсем чокнутый, не раздражай его всякой чушью про силикон, иначе он тебе голову оторвёт!

Но Седовласый не выглядит ни раздражённым, ни психом. Напротив, кажется абсолютно спокойным, когда продолжает:

– Нет, Генри. Я не играю Вотана. Я и есть Вотан.

Он так сказал – или это прозвучало только у меня в голове? Опять возникает то вчерашнее ощущение тепла и грома, когда Седовласый таращился на меня. Во рту пересохло.

– Вы и есть Вотан?! – хриплю я.

Он кивает.

– Тот самый Вотан? – на всякий случай ещё раз уточняю я. – Одноглазый бог германцев? Отец богов, как бы шеф Локи и Фреи, и валькирий, и вообще всех?

Он снова кивает:

– Да, Генри. Тот самый. И должен сказать, ты неплохо осведомлён о мире германских богов.

Он улыбается, и я решаю не говорить ему, что знания мои почерпнуты в основном из последнего посещения кафе-мороженого и из любви моих родителей к немецким операм. Не знаю, что настоящий Вотан подумает о «Вотане с печеньем». Если, конечно, допустить, что передо мной сидит настоящий. Ещё полчаса назад я абсолютно не сомневался, что никакого Вотана на самом деле не существует.

Словно прочитав мои мысли, Вотан спрашивает:

– Ты ведь не веришь мне, правда? Тебе нужно доказательство.

Я киваю.

– Ну да, всё это звучит совершенно невероятно. Не могли бы вы сделать что-то такое, что могут только боги? Ну, может, чтобы здесь, в комнате, пошёл дождь, или руки мне развязать, не прикасаясь?

Вотан фыркает:

– Это всё дешёвые фокусы! С ними, пожалуй, в цирке можно выступать, а миром такими штуками не поуправляешь.

– Может, тогда только руки развязать? Пожалуйста! А то они уже здорово болят.

Вотан, или человек, выдающий себя за него, коротко кивает в мою сторону. И правда! Волшебным образом путы развязываются. Я уже слегка впечатлён. Ну, хорошо, возможно, я просто довольно долго их дёргал и они расслабились сами по себе. Вытянув руки и не выпуская Седовласого из виду, растираю ноющие запястья. Он, поглаживая ухоженную бороду, тоже наблюдает за мной.

Наконец вмешивается Хильда:

– Отец, ну правда, не выпендривайся и покажи ему. Иначе он тебе не поверит.

Я соскакиваю со стула:

– Этот тип твой отец?!

– Да, – кивает Хильда. – Вотан мой отец. Я Брунхильда, по легенде, его любимая дочь. Но подписываться под этим я бы не стала.

У меня начинает шуметь в ушах. Наверное, мне всё мерещится!

– Но… Если ты и правда Брунхильда, то… – Мысли с грохотом проносятся у меня в голове, а я стараюсь как можно быстрее раскладывать их по полочкам, – тогда ты… ты… валькирия?

– И снова верный ответ. Я начинаю лучше о тебе думать, Генри, – сухо отвечает Хильда.

Я качаю головой:

– Не, люди, меня на это не купишь. Что бы здесь сейчас ни происходило, это наверняка не имеет никакого отношения к богам, валькириям и прочей дребедени. Я предлагаю просто отпустить меня домой, и мы всё забудем. Обещаю, что не заявлю на вас в полицию. А за это вы в будущем оставите меня в покое. Мы просто мирно разойдёмся, идёт?

Хильда и Седовласый переглядываются.

– Говорю же, отец, ты должен ему показать. Он пригодится нам, правда! И не важно, что он сейчас говорит, – покоя он нам не даст. Для этого он слишком любопытен.

Седовласый вздыхает:

– Человеческое любопытство – это сущее проклятье! Ладно. Позови Гери.

Хильда исчезает и возвращается с официантом. Тот окидывает меня мрачным взглядом:

– Нам позаботиться об этом малыше, шеф?

– Нет. Я хочу, чтобы ты ему сейчас показал, – говорит Седовласый. Его слова явно не просьба, а приказ.

Официант смотрит на него во все глаза:

– Но, шеф, нам нельзя этого делать! Ни один человек никогда этого не видел. Что, если он проговорится?

– Он никому ничего не скажет, – ответила Хильда за Седовласого. – Да ему никто и не поверит. Но он нам нужен. Я видела это во снах задолго до его появления – и тебе это известно!

Седовласый тяжело вздыхает:

– Да, понимаю. Но я представлял его себе как-то… иначе.

– Это не имеет никакого значения. Ты же знаешь, я никогда не ошибаюсь. Я пыталась не обращать внимания, но сам видишь, к чему это привело.

– Ну хорошо. Сделай это, Гери! – громко кричит Седовласый.

Официант вздыхает – нет, это какой-то другой звук, похожий на… урчание? И правда. Звучит, как урчание. Он урчит, а потом… черты его лица меняются. В смысле они на самом деле меняются. Не просто от раздражения к дружелюбию или что-то в этом роде, нет – глаза его разъезжаются, нос выдвигается вперёд, пока лицо не начинает напоминать собачью морду. Он падает на колени, и теперь меняется и его тело. И тоже явно на собачье! Да такого же быть не может!

Менее чем через тридцать секунд официант Гери полностью преображается в… действительно очень крупную собаку. А может, скорее в волка? Он стряхивает с себя то, что осталось от одежды, и садится прямо передо мной, злобно сверкая глазами. Я слышу в непосредственной близости от себя какой-то странный звук, и в ту же секунду понимаю, что это у меня стучат зубы. Я стою перед волком, дрожа как осиновый лист.

Седовласый, благосклонно кивнув мне, делает быстрое движение рукой к потолку: тотчас же начинается дождь – нет, ливень! Я стою прямо в комнате под сгустившимися тучами и промокаю до нитки.

Ладно. Я всё понял, Вотан!