Речи любовные - Алиса Ферней

— Приходи к нам, если захочешь! — настаивал муж. — Никто не заставляет тебя торчать среди баб.

— Знаю, но и желания разбавлять мужскую компанию у меня тоже нет.

Он воздел руки к небу и уронил их в знак бессилия. В этот самый момент Полина Арну раздумывала над тем, как ей вести себя дальше, и решила больше не вспрыгивать на бортик тротуара.

— Но, дорогая, что еще я могу тебе предложить! — воскликнул Гийом Пердро.

* * *

Гийом Пердро: в глаза тут же бросалось, какой он лопоухий, и это бы ладно, если бы все остальное было бы хоть в какой-то гармонии одно с другим, но все в нем было криво, косо, непритерто: большеголовый, с бычьей шеей, неопределенными чертами лица — каждый огрех внешности казался усиленным за счет всех остальных. Что и говорить: топорная работа. Луизе это приходило в голову всякий раз, стоило ей на него взглянуть. Но она его любила. Он был умный и романтичный, как бы удивительно это ни казалось. Когда он сжимал зубы и набычивал шею, так что выступали вены и сухожилия, она смеялась и бросалась его целовать. Ей и на людях случалось — жестом ли, взглядом — выдать свое чувство к нему. Он же просто светился, представляя в качестве жены эту хорошенькую молодую женщину. Ему нравилось быть с ней.

— Приходи смотреть матч, и точка, — не унимался он.

— Уволь! Желания слышать, как вы вопите перед ящиком, у меня нет.

Ответом ей было жужжание электробритвы. Она была на босу ногу, в застиранном кимоно, только что расчесанные волосы наэлектризованно дыбились. С макияжем было покончено, пора было одеваться.

— Луиза! — позвал он.

— Что? — Голос ее прозвучал глухо, поскольку доносился из шкафа.

— Галстук надевать?

— Зачем? Ты же идешь смотреть телевизор.

— И то верно. Я как-то не подумал.

— Зато я подумала! — иронично заметила она.

— Тебя это до такой степени напрягает? — поразился он, ни за что не ставший бы придавать значения такой мелочи.

Никогда не свыкнется он с тем, что иные женщины стремятся заорганизовать всю жизнь так, чтобы она каждую минуту без передышек протекала согласно их представлениям. Его первая жена была настоящим деспотом, и он вообразил, что с Луизой ему будет легче. Все шло к тому, чтобы он наконец понял, что легко не бывает ни с кем, а надо было бы обратить внимание на другое — все его женщины одного типа. Как и многие другие, он был способен реагировать лишь на определенный набор женских качеств. Он выключил электробритву и подошел к жене.

— Скажи, что бы доставило тебе удовольствие? — спросил он, замерев и глядя на нее. Устав от пререканий, он был вынужден их вести, чтобы не доводить до ссор. — Чтобы мы остались дома и провели вечер вдвоем?

Она как будто была не прочь, но молчала, сама не зная, чего ей хочется. Так часто бывало: она точно знала, что ей не по душе, а чего душа просит — не знала. Его раздражала неопределенность ее настроения.

— Когда самой не хочется ничего, можно позволить другим выбрать, чего бы хотелось им, — не скрывая недовольства, проговорил он. Луиза нахмурилась. Не обращая на него никакого внимания, она снимала платье с плечиков. Его высказывание задело ее, поскольку на сей раз он был прав. И что у нее за скверный характер! Представив себе выражение своего лица, она рассмеялась.

— Прости, я такая зануда! — промяукала она.

Он был на полтора десятка лет старше ее, то есть вступил во вторую половину жизни, тогда как она была на самом пике, хотя в свои тридцать так и не расцвела. Когда они стояли рядом, вот как сейчас — он с расческой в руках, она в дезабилье, — разница в возрасте была разительная. Он слегка раздался, обзавелся животиком, было ясно, что к старости его скорее разнесет, чем иссушит. Он был не из тех мужчин, которые придают огромное значение внешнему виду, а из тех, что просто живут и наслаждаются жизнью: из породы бонвиванов.

Тогда как она вечно пребывала в томлении духа и беспокойстве. Некий внутренний пламень сжигал ее, она тосковала по чему-то. Ему это было непонятно. Она грызла ногти. Застав ее за этим занятием, он приказывал: «Прекрати». Она опускала руки по швам. Ее бледные запястья были такими хрупкими! Сжимая их, он говорил:

— Мне сломать тебя как нечего делать.

Она была тощая, но не костлявая и не худая, а по-настоящему тощая: она сама себя съедала, таков был ее темперамент. Был и некий подтекст ее несчастливой судьбы. Может, потому он с его жизненной энергией и покорил ее: она была зачарована им, цеплялась за него, карабкаясь на корабль жизни. А когда-то и она умела повеселиться и пошутить! До того, как свихнулась на желании иметь ребенка, она была его неунывающей подругой-любовницей. Выбор его пал на нее исключительно по сексуальным соображениям. Тогда никто из них — ни она, ни он — не представлял, куда это их заведет. Луиза была для него отдушиной. А опыт научил ее тому, что такое для отца семейства связь на стороне — похождение, от которого опоминаются. Она ничего не ожидала от их отношений. Но стоило ему удостовериться, что по характеру она — не тиран, как он на ней женился, оставив и жену, и детей. Бездетная Луиза в полной мере даже не оценила его поступка и презирала брошенную супругу, которая стала шантажировать его самоубийством… Луиза купила белый костюм и побывала в мэрии с этим не в меру влюбленным в нее весельчаком. Он же пожирал ее глазами, словно это была первая в его жизни женщина. Он осознал, что права на ошибку у него нет: Луиза должна стать его третьей и последней женой. Правда, мысль эта была подленькая, поскольку речь в большей степени шла о деньгах, чем о чувствах: на его иждивении уже находились две жены и трое детей. Оставив прежнее на обочине жизни — любовь, слова, ласки, — бредешь навстречу новому, и сердце, помня, что нарушило заветы, все же устремляется к неизведанному, забыв о его цене. Луиза не пребывала в неведении относительно точного соотношения сил в их браке. Она могла уйти от него, в любую минуту заново построить свою жизнь с кем-то другим, а для Гийома это было, по существу, его последнее супружество. Она взглянула на себя в зеркало. От искусственных оплодотворений ее живот растянулся. «Я потеряла форму». Гийом не выносил, когда она несла всякую чушь, и потому она не стала произносить этого вслух. Если у тебя все в порядке с внешностью, катко не пристало жаловаться. Да она и не жаловалась, просто констатировала факт, зная: стоит ей одеться — и все будет превосходно. «До чего же, должно быть, уродливы в обнаженном виде те, кто и в одежде-то непригляден!» Она остановила свой выбор на цветном платье.

— Новое? — спросил Гийом, только чтобы завязать разговор, на самом деле он уже раз десять видел это платье.

— Тебе не нравится?

— Нравится, очень, но я подумал, что не видел его раньше.

— Просто ты не смотришь на меня, — завела она недовольным голосом, но тут же спохватилась и стала заигрывать с ним: — Ты иногда смотришь на меня?! Смотришь, да? Я его уже десять раз надевала!