Пирамида - Юрий Сергеевич Аракчеев

Но еще большее значение для суда имели показания милиционера Бердыева.

– Где вы стояли во время опознания? – спросил адвокат Беднорц.

– За Клименкиным.

– А что вы делали?

– Держал его за руку, – как ни в чем не бывало ответил Бердыев.

– Зачем?

– Мне велели, я и держал…

– Прошу занести показания свидетеля в протокол! – сказал Беднорц.

Эти показания начисто лишали опознание юридической силы.

Были зачитаны показания Хадыра Ичилова, хотя сам он не явился в суд.

Адвокат Беднорц начал выяснять, кто записал фамилию Ичилова.

– Я записал Ичилова! – заявил милиционер Гельдыев.

– Нет, я, – возразил ему Хасанов.

– Где записка с фамилией Ичилова? – спросил Беднорц.

– Отдал Абаеву, – сказал Гельдыев.

– Не было никакой записки, – отмахнулся следователь Абаев.

Теперь Беднорц был уверен, что Ичилов – подставное лицо. Он потребовал немедленно вызвать свидетеля в суд, ибо понимал, что при случае следствие обязательно ухватится за эту соломинку. Однако Ичилов в суд так и не явился.

Худайберды Алланазаров держался невозмутимо. Судья не имеет права поддаваться эмоциям. Однако день ото дня росла в нем досада. На следствие, на свидетелей. Показания свидетелей были противоречивы и путанны. Следствие проведено чрезвычайно поверхностно. Не сделано очень многое, а время безнадежно упущено. Особенное внимание обращали на себя показания А. Семенова на суде, совершенно не соответствующие тем, какие он давал на предварительном следствии. Эти показания были прямо-таки сенсационными и сильно меняли дело. Кроме того, в процессе судебного разбирательства было выяснено, что врачи, лечившие Амандурдыеву, не заметили у нее проникающего ранения в почку. Частично именно в результате неправильного лечения потерпевшая и умерла! Ясно, что это вполне могло повлиять на показания врачей – выгораживая себя, они могли быть теперь необъективны…

Внутреннее возмущение Алланазарова росло, он удостоверился в том, что, принимая дело к слушанию, поступил, несомненно, правильно. Многое прояснилось.

Последним на суде выступил Каспаров.

– 26 апреля 1970 года в восемь часов тридцать минут утра я пришел на дежурство в линейное отделение милиции… – начал он.

Темноволосый, худощавый, с большими карими глазами человек держался прямо и говорил спокойно, убедительно, четко произнося каждое слово.

Никто не перебивал его, не задавал вопросов. Он проговорил почти час. Судья поблагодарил его, Каспаров вышел.

На этом судебное заседание закончилось.

А через два дня было вынесено определение: «Судебная коллегия считает, что при такой неполноте предварительного следствия невозможно вынести в отношении Клименкина В. П. оправдательного или обвинительного приговора… Поскольку допущенные по делу недостатки не могут быть устранены в судебном заседании, дело по обвинению Клименкина В. П. подлежит направлению на доследование».

Было вынесено также частное определение, в котором говорилось: «Данное уголовное дело расследовано с грубым нарушением требований ст. 15 УПК ТССР о всестороннем выявлении как уличающих, так и оправдывающих обвиняемого, а также отягчающих и смягчающих его вину обстоятельств… А в ходе настоящего судебного разбирательства выявлен возмутительный факт – милиционер Бердыев во время опознания держал за руку опознаваемого Клименкина В. П. Допрошенный в качестве свидетеля Ахатов – следователь линейного отделения милиции станции Мары, проведший опознание, – в суде продемонстрировал свое пренебрежительное отношение к соблюдению уголовно-процессуальных норм… Учитывая, что такое отношение к требованиям закона не может быть терпимо со стороны работников следственных органов, и руководствуясь ст. 325 УПК ТССР, Судебная коллегия по уголовным делам Верховного суда Туркменской ССР определила: о вышеизложенном довести до сведения Министерства внутренних дел СССР и поставить перед ним вопрос о том, возможно ли дальнейшее использование Ахатова на следственной работе».

– Ну, все в порядке, – весело сказал Беднорцу корреспондент «Литературной газеты», опытный юрист. – Теперь оправдают. Даже процесса не будет. Прекратят производством. За недоказанностью и невозможностью наверстать упущенное. В свое время не провели следствие, как надо, а теперь поздно. Отпустят Клименкина.

– Дай-то бог, – ответил ему Беднорц и улыбнулся.

Он был доволен процессом, своим участием в нем. И с большим уважением думал об Алланазарове.

Но ни он, ни корреспондент газеты не знали, что все только начинается. Настоящая борьба впереди.

Поражение

Следователь по особо важным делам

Петр Данилович Бойченко считался одним из лучших следователей прокуратуры Туркмении. Обаятельный, энергичный, подтянутый, он умел располагать к себе людей. Щедрая природа наделила его не только приятной внешностью. Все давалось ему легко, если существует такого рода талант – талант следователя, то Бойченко был наделен им в полной мере. Он умел сразу, ухватив суть дела, поймав нужную, единственно верную, с его точки зрения, версию, выделить главное и, последовательно отсекая все лишнее, докопаться до сути – раскрыть дело так, что и прокурору, и судьям, и самому преступнику все становилось ясно с предельной точностью. Он сумел овладеть искусством допроса – этой тонкой процедуры, когда из хаоса бесконечных жизненных ситуаций, из сумбура памяти каждого участника «дела» необходимо выделить – ясно, коротко и недвусмысленно – именно то, что нужно. Постепенно, кирпичик за кирпичиком, возводил он величественное здание обвинительного заключения или постановления о прекращении дела. То, что он сооружал, порой казалось реальнее, чем сама реальность, ибо в хаосе повседневности, в сумбуре разных человеческих мнений где она, объективность? Где совершенство картины?.. А у него все получалось четко и однозначно.

Конечно, каждый участник события интерпретирует его по-своему, исходит из своих собственных интересов. Но нечто объективное все же есть. Объективность – это факт события. И задача следователя так воссоздать событие, чтобы ни у кого не оставалось сомнения в единственности, а стало быть, и истинности интерпретации. И тогда, изложенная в обвинительном заключении (или в постановлении о прекращении дела), она становится несомненной и наиболее полной объективностью. Правдивее, чем сама правда. Так, очевидно, считал Бойченко. И все бы хорошо, но…

Изучив «Дело Клименкина», Петр Данилович понял: сложность дела не в запутанности показаний слишком большого числа прямых или косвенных участников, как это часто бывает. Наоборот. Сложность в крайней беспомощности тех, кто вел дело, в упущенном времени и в катастрофически малом, безнадежно малом числе улик и свидетелей. И в количестве затронутых делом лиц. Не преступников, не жертв, не свидетелей, а работников аппарата: милиции, прокуратуры, суда… Единственно серьезной, но решающей уликой могло бы стать опознание Клименкина потерпевшей. Но оно проведено так неграмотно, так плохо оформлено, что не случайно фигурировало уже в «Бюллетене Верховного суда СССР» (71; № 2) под рубрикой: как не надо проводить опознание. Эта, в сущности, единственная более или менее серьезная подпорка – насквозь гнилая, и неудивительно, что второй процесс оказался столь безрезультатным.

Грустная картина.

Однако,