Игры для мужчин среднего возраста - Иосиф Гольман

За рулем сидел еще один малый, кавказец. Но теперь Сашок не дрейфил: из-за такого количества «деловые» его точно убивать не станут. Это не мальчишки с «горящими трубами».

— Через два светофора налево, — сказал Сашок, обращаясь к водителю.

Но ответа не услышал, потому что получил полновесный удар по голове металлической трубой, обернутой тканью.

Ударил Марат, с самого начала усевшийся сзади.

Мне 51 год, я вешу 96 килограммов при росте 1 метр 82 сантиметра. Что, впрочем, не мешает Михаилу Георгиевичу Зотову — так меня обычно зовут — в свободное от профессиональной деятельности время бегать по утрам пять километров или — в соответствующий период года — преодолевать «пятнашку» на лыжах.

Я не зря заметил, что Михаилом Георгиевичем меня зовут обычно. Потому что сейчас меня, вольготно разлегшегося на заднем сиденье, зовут Док. Это придумал лысый мужик, скрючившийся за рулем нашей «Нивы», — сам я за всю сознательную жизнь ни разу к рулю не прикасался.

Ну и ладно, придумал и придумал. Ничего страшного, поскольку эти парни меня в некотором роде приобрели. Нужен был им доктор — пожалуйста. Я готов. Ваши баксы — мои руки. И можете называть меня Доком или даже Шмоком — мне наплевать.

Кстати, в прошлом походе — правда, не на «Нивах», а на лодках и не за романтикой, а нажраться — мои тогдашние наниматели звали меня Градусником. Так что уж лучше Док, я не в обиде.

Сейчас мы проезжаем Ногинск, и мой мужик за рулем значительно повеселел. А утром был никакой. Никогда бы по его утреннему виду не предположил наличия у Ефима Аркадьевича Береславского — так его обычно зовут — хоть какого-нибудь количества романтики.

Для краткости я буду звать его Пузо. Или Лысый. Еще не решил. Он мне вслух — Док, а я ему про себя — Пузо.

Кстати, он — единственный из компашки, кому хорошо перевалило за сорок. Остальные гораздо моложе и, по всей видимости, гораздо богаче. Из медпомощи остальным, если только, даст бог, обойдемся без ДТП, могут понадобиться лишь презервативы — но это уже пусть сами покупают. В моей же аптечке — болеутоляющие, витамины, противошоковые препараты. Перечислять долго, я к таким вылазкам подхожу основательно. Даже клизма имеется. А что, неплохой агрегат в умелых руках. Пузу, вполне возможно, и понадобится — цвет лица у него не юношеский.

Поутру он меня вообще напугал: по его виду можно было предположить, что он только что похоронил любимую кошку. Я даже подумал, что чувак — депрессивный, у них по утрам бывает сброс настроения. Однако уже через час Пузо повеселел, а когда закрутил баранкой, так и совсем пришел в норму.

Он старательно рулит — мальчики гонят конкретно, только столбики километровые мелькают, — а меня пробивает поржать. Я присутствовал на всех их собраниях и посвящен в большинство походных тайн. Один из секретов — особый гидроусилитель руля нашей «Нивы», установленный, разумеется, по спецзаказу.

Дело в том, что Ефим Аркадьевич отказывался ехать на «Нивах», потому что боялся перетрудиться, крутя баранку. И остальные парни сговорились — я сам и присоветовал — представить дело так, что из особого уважения к Ефиму Аркадьевичу — и только для него, любимого, — ему поставили на машину электроусилитель руля. Риска тут никакого, поскольку он сам сознавался, что за последние 15 лет ни разу ни одной машине под капот не заглядывал.

Так что сейчас г-н Береславский искренне убежден, что управляет особой, ну совершенно специальной «Нивой-2131Э». То есть — с электроусилителем. И это обстоятельство постоянно веселит трудящихся рекламного фронта.

Машинка едет, мотор гудит, а меня, как нормального пожилого человека, тянет маленько пофилософствовать.

И куда все катится? Я — хирург высшей квалификации. Могу все. Ну, почти все. И получаю за месяц рублевый эквивалент 250 американских баксов. Если бы не это, хрен бы меня здесь видели. Раздавать по утрам витамины смогла бы и медсестра. Или тот же Пузо. Хотя по его утреннему состоянию ему было бы органичнее раздавать гражданам мышьяк.

К чему придем?

А ведь я работал серьезно. На тех же станциях СП. Если кто не знает — Северный полюс. Год в одиночку, в смысле медицины. Когда сам попал в катастрофу, сам себя и лечил.

Ух, этот полет никогда не забуду.

Подваливает ко мне Леха Воскобойников, наш шеф-пилот — всего их было двое и еще два штурмана, — и говорит: «Хочешь, я покажу тебе экстрим?»

Вместо экстрима он употребил другое слово, но смысл тот же.

Я не хотел экстрима с Лехой Воскобойниковым, потому что никогда не видел его таким пьяным. Но отказываться по молодости счел неудобным.

Экстрим, как выяснилось, заключался в том, что Леха набирал на нашем бело-голубом «Ми-2» изрядную высоту, а затем выключал двигатели. Не насовсем, конечно, а лишь до того момента, когда мне казалось, что еще миг — и я обгажусь.

После чего движки взревывали, машину подхватывало, и она, почти коснувшись пузом искрящегося под солнцем льда, снова взмывала вверх.

Он повторил этот маневр трижды, и на третий раз я почти привык.

Оказалось, зря.

Потому что железная шайтан-птица задела-таки брюхом лед.

Дальше я ничего не помню. Ребята рассказывали, что машина взорвалась мгновенно — баки-то полные. Леху не нашли вообще, не считая отдельных шматков, годных разве что для ДНК-экспертизы. Меня нашли сразу, метрах в тридцати от полыхавшего «мишки». Я лежал на животе, и у меня горела спина.

Сначала, видимо, горела телогрейка и все, что под ней было надето. Но потом уже и спина.

Ну и что?

Лежал себе в собственном «номере» — он же медпункт станции — и сам себе оказывал медпомощь. Все равно больше врачей не было и в ближайшие десять месяцев не ожидалось. Братья по разуму держали большое зеркало, чтобы я видел операционное поле, и по моей просьбе производили несложные манипуляции, отделяя куски негодной плоти и по возможности оставляя годную.

Все зажило как на собаке, не считая неприличных для хирурга моего класса шрамов. Но попробуй займись-ка эстетической хирургией на собственной спине!

Ошметки, оставшиеся от Лехи Воскобойникова, ребята захоронили во льду рядом со станцией — теперь его биоматериал сохранится хоть до второго пришествия. А я, еще в бинтах, старательно подписал все бумаги, подготовленные начальником станции и аварийной комиссией, собранной из наших же парней.

Ее выводы гласили: пилот 1-го класса Алексей Викторович Воскобойников героически погиб, совершая облет ледового поля на предмет обнаружения опасных для жизни дрейфующей полярной станции трещин. Типа — спасая нас всех.

Бумаги я подписал с чистой душой и на ясном глазу.

Во-первых, чем я отличался от Лехи, согласившись на просмотр экстрима?