Жиган - Сергей Зверев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Многому тебе еще учиться надо, – сунув руку под голову, сказал сосед. – Понятий не знаешь. Косяков можешь напороть столько, что… – Он многозначительно чмокнул губами.
– А ты за меня не волнуйся.
– Так ведь мораль христианская не позволяет.
– Ты что – поп? – с недоверием произнес Константин.
– До священника, к сожалению, я не доучился, – вполне серьезно сказал сосед, – нагрешил. А так можно сказать, что поп.
Константин не сдержал любопытства и повернулся, чтобы посмотреть на странного соседа.
– Что, не ожидал такое услышать в тюрьме?
Константин снова отвернулся.
Мужичок ничуть не смутился.
– Погоняла у тебя есть? То бишь кличка?
Почему-то всплыли в памяти кликухи «шестерок» Пантелея: Хлыст, Чалдон, Борисик.
– Константином меня зовут, фамилия моя Панфилов.
– Нету, значит, – понимающе сказал мужичок. – Ничего, получишь прописку, окрестят тебя как надо. Раз окунулся в кичиван, привыкай. Здесь свой закон.
– Я уже прописан, – без всякой задней мысли сказал Панфилов.
– Про штамп в своей ксиве можешь забыть, это здесь никого не волнует. Сам-то откуда?
– Из Запрудного.
– А, можно сказать – местный. Но от этого тебе легче не станет. Тут, в серпуховском СИЗО, можно даже из Магадана пацанов встретить.
«Почему Серпухов? – подумал Константин. – Хотя… хрен их разберет, этих ментов». Вслух он спросил другое:
– Ты сам-то кто такой?
– Скокарь я, квартирный вор значит. А погоняла моя Архип.
Архип выпростал из-под одеяла руку и всей пятерней почесал макушку. Наружная сторона ладони и предплечья вора были синими от татуировок.
– К следаку еще не ходил?
– К следователю, что ли?
– Ну.
– Не ходил.
– Давно тебя замели?
– А твое какое дело?
– Значит, давно, – уверенно сказал Архип. – Странно как-то. Вообще-то у них все как на конвейере. Ничего, скоро со своим следаком познакомишься. Мой тебе совет – не покупайся на понтяры. Они всегда начинают с дешевых наездов. Мол, засадим тебя на кичиван до гробовой доски, мать родную не увидишь. Или, наоборот, – чистосердечное признание смягчает вину. Это значит – наплетешь восьмерин, пожалеем. Туфта все это, никого они не жалеют. Им бы только по плану отчитаться.
Константин подозрительно покосился на соседа.
– Зачем ты мне все это рассказываешь?
– Думаешь, что я наседка? – усмехнулся Архип. – Правильно, на зоне верить никому нельзя. Запомни главное из правил – не верь, не бойся, не проси.
– Так я же еще не на зоне, – усмехнулся Константин.
– Может, оно и так. Больничка – это, конечно, еще не зона. Но раз сюда попал, значит, и до хаты недалеко. Хата – это и есть зона. Строгача тебе, конечно, не дадут, и крыта вряд ли светит, то есть тюрьма по-нашему. А вот общаг – колония общего режима – тебе обеспечен. Раз сюда попал, значит, дальше тебе только одна дорога – чалиться. Не дай бог тебе, пацан, попасть в красную, то есть ссученную, зону. Одно запомни – как себя поставишь с самого начала, так и будешь жить до смерти.
– А что такое красная зона?
– Это колония, в которой живут не по нашим воровским понятиям, а по законам, установленным администрацией, хозяином. Хозяин – начальник колонии. Они, конечно, хозяева, как и все люди, бывают разными, но в основном гады. В красной зоне на хозяина работают все, даже смотрящие. И авторитеты ссучиваются, и даже воры в законе. Их потом, конечно, на воровских сходняках короны вора в законе лишают. Но если ты попадешь в ссученную зону, тебе от этого не легче. Как смотрящий себя на зоне ведет, так и блатные. Он ссучился – и они садятся на клейстер.
– Куда садятся?
– Сидеть на клейстере – это по фене значит стучать на своих, доносить хозяину, администрации колонии за лишнюю пайку или поблажку какую. Ничего хуже этого не знаю. Все остальное хоть как-то понять могу, а это…
– А что остальное?
– Всякое бывает в зоне. Здесь ведь все, как в стране нашей великой, только масштаб поменьше, потому видно как на ладони. Часто крысятники попадаются. Это те, которые у своих же товарищей по камере воруют. Жизнь тут не сладкая, особо не нагужуешь. Некоторые опускаются до того, что своих обворовывают. За это и замесить могут, и тубарь устроить, то есть табуреткой по черепу молотить до тех пор, пока что-нибудь одно не сломается. И почки опустить. Потом кровью ссать будешь. Так что попадешь на хату, упаси тебя бог воровать у своих. Запомнил?
– Запомнил.
– Попадешь в правильную камеру, будут проверять тебя по понятиям, значит, честно. Не садись, пока не пригласят, ничего ни у кого не бери, даже если предлагают. Знаешь, чем ты мне сегодня понравился?
– Не знаю.
– Когда ответил «благодарю», а не «спасибо». Это ты правильно сказал, и всегда так говори. «Благодарю» – это значит, что ты благодарен, чувства правильные испытываешь, а «спасибо» забудь навсегда. Увидишь на хате в камере мужика в красном – не подходи к нему и не разговаривай. Это опущенные, педерасты, петухи. Их еще по-разному называют – мастевые, тузы червонные. Масть, значит, у них такая. Петухам опущенным женские клички дают – Люська или Маргарита, Наташка, Маруся. Притрагиваться к ним нельзя, из рук ничего брать нельзя. Многих по незнанке в петухи определяют.
– Как это?
– Очень просто. Вот ты, первоход, попал в СИЗО, на хату. Настроение, конечно, хуже некуда, подбегает к тебе такой с улыбочкой, лебезит, сигарету протягивает – мол, закурить хочешь? Ты берешь. Все, теперь на тебе печать, клеймо, и никогда этого клейма не смыть. Сделают тебя пробитым, опустят, татуировочку на спине нарисуют – туз бубновый. Тогда пиши пропало.
– Что-то я не пойму, – с сомнением произнес Константин, – ты блатной или только прикидываешься? Сам ведь сказал – не верь никому.
– Учишься понемногу, – осклабился Архип. – Таких, как я, называют блатными. Две ходки у меня за плечами, нынче будет третья. А ты пацан, судя по всему, правильный. Мне-то вроде бы и волноваться незачем, а вот не хочу, чтобы жизнь твоя наперекосяк пошла. Гнида какая-нибудь попадется, и…
– Вроде этих? – Константин выразительно посмотрел на Сироту, который с увлечением резался в карты, не обращая внимания на происходящее вокруг.
– Это «шестерки», торпеды, даже не блатные, так, приблатненные. Бояться их не стоит, но опасаться всегда надо. Могут подлянку подложить. Здесь, на больничке, они смирные. Начнут дергаться – их быстро на хаты вернут. А там жизнь не сладкая. И все равно с ними лучше по-мирному. За языком своим следи, матом не ругайся…
В коридоре за дверью послышались чьи-то голоса и шаги. Карты у игроков исчезли в мгновение ока. Когда дверь распахнулась и в палату вошли двое прапорщиков в мундирах защитного цвета, игроки как ни в чем не бывало восседали на своих кроватях.