Золото. Пропавший - Юрий Корчевский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Затем Андрея подвели к столбу и привязали. Сердце у него екнуло. На предстоящий выкуп и обмен это было вовсе не похоже, больше на казнь смахивает. Но он русский, он мужчина, и если настала пора умереть, то он сделает это достойно.
Каждый из присутствующих принес полено или ветку, и по команде шамана сложили их вокруг Андрея.
И только сейчас он осознал, какую участь ему уготовили. Хотят сжечь живьем! Андрей дернулся – но куда там! К столбу он был привязан прочно.
Толпа бесновалась, приплясывала. Шаман запел заунывную песню, а когда закончил, подал знак.
К куче дров, которыми до пояса обложили Андрея, подбежали сразу несколько воинов с факелами в руках и бросили их на поленья. Сухое дерево вмиг вспыхнуло.
Повалил дым, поднялось пламя, загородив Андрея от окружающих. Стало жечь открытые участки тела. Было очень больно, от дыма и жара стало нечем дышать. А потом – забытье…
Он дернулся, перед глазами мелькнул огонь, шаман с расписанным лицом, нелепой шапкой на голове и в странной одежде из шкур.
Андрей очнулся. Что за хрень? Над головой – беленый потолок, какой бывает в избах, он укрыт одеялом, и рядом кто-то лежит. Неужели мордва, его казнь – только страшный сон? Но ведь все было так реально?
Он пошевелился и застонал от головной боли.
– А очухался! – раздался рядом незнакомый женский голос.
Голос был явно не Полины, с хрипотцой.
Андрей повернул голову. С постели поднималась женщина в ночной сорочке. Он ее точно не знал, не видел никогда – поручиться мог.
– Сколько говорила – не пей со Степанычем! Он водку ведрами глушить может, и хоть бы что! А тебе на службу идти!
Женщина повернулась к нему. Андрей испугался, что она сейчас увидит его лицо, незнакомое ей, и поднимет крик. Но женщина только вздохнула:
– На кого ты похож? Пьянь!
Или она чокнулась, или он. Скорее – она.
Андрей сел в постели. Где это он? Комната оштукатуренная – он не в деревянной избе. Стол обеденный, шифоньер, на полу – домотканый половичок. Но не это сразило его, а тарелка громкоговорителя на стене.
– Сегодня какой день? – Андрей не узнал своего голоса.
– Известно какой – понедельник, шестнадцатого июня тысяча девятьсот сорок седьмого года.
– Какого года? – изумился Андрей.
– Оглох, что ли?
Женщина подошла к приемнику, повернула выключатель.
– С добрым утром, товарищи! – донеслось из тарелки. И следом зазвучал гимн, гимн Советского Союза, а не России!
С ума сойти! Андрей рывком встал. И еще раз удивился – на нем были исподняя рубаха и холщовые кальсоны. Да он сроду таких не носил.
На стене висело зеркало в простой деревянной раме. Андрей подошел к нему. На него смотрело его лицо, но вместо бороды, к которой он привык, на верхней губе были усы. Только не пышные, а щеточкой – как у маршала Ворошилова в свое время или у Кулика. Не веря своим глазам, Андрей потрогал усы. Колючие!
– Мойся, ешь и одевайся, на службу опоздаешь!
Женщина вошла в комнату и стала собирать на стол. Андрей хотел спросить – где он служит, кем и куда идти? Слишком неожиданные и разительные были перемены, происшедшие с ним. Но не решился – сам понемногу разберется.
Он умылся над раковиной на кухне, в подвесном шкафу нашел бритвенные принадлежности, помазок и побрился.
– Иди есть, чай готов!
На столе в комнате стоял подкопченный с одной стороны чайник, железная эмалированная кружка, блюдце с кусковым сахаром и нарезанный ломтями черный хлеб. Небогатый завтрак, не купеческий. Стало быть, на больший он не заработал. Но есть хотелось, и Андрей уселся за стол.
Женщина – вероятно, жена – достала из шифоньера плечики с одеждой. И одежда форменная – гимнастерка, бриджи.
Андрей молча оделся. Как ни странно, одежда по размеру подошла – как и сапоги. Он поискал глазами ремень – к форме всегда ремень полагался.
– Под подушкой, ты его вчера туда сунул, – поняла женщина.
Он взял ремень, подпоясался. В малюсенькой прихожей снял с вешалки форменную фуражку, надел, ребром ладони проверил положение звездочки и вышел. Он что – военный?
Спустившись по лестнице, Андрей оглядел дом: тот был двухэтажным, двухподъездным, из красного кирпича – видел он такие раньше на окраине. Их уже сносить за старостью хотели и на их месте строить новые.
Андрей потоптался на месте. Кто он? Где служит и куда идти? Интуитивно пощупал нагрудный карман. В левом лежало что-то плотное. Он вытащил удостоверение, развернул. С фотографии на него смотрел он сам, а справа был текст: «Уралзолото, Исовское приисковое управление, военизированная охрана. Кочетов Алексей Иванович…» – только и успел прочитать он, потому что сзади раздались шаги, и чья-то тяжелая ладонь хлопнула его по плечу.
– Здорово, Леха!
– Привет.
Рядом стоял незнакомый мужчина в такой же, как и на Андрее, форме.
– Ну ты вчера со Степанычем всех перепил, – незнакомец дохнул на него перегаром.
– Ага! Башка трещит – сил нет. Утром не мог вспомнить, как жену зовут, – поддержал разговор Андрей.
– Знала бы Ольга! – захохотал незнакомец.
Ага, значит, его жену Ольгой зовут!
– Чего стоим? На службу опоздать хочешь? Кстати, чем пьянка закончилась? Я-то раньше всех ушел.
– Потому что умный. А я не помню, как до дома дошел, – продолжал сочинять на ходу Андрей.
Похоже, была коллективная пьянка сослуживцев, и теперь провалы в памяти можно валить на перепой.
Незнакомец пошел, и Андрей пристроился рядом – хоть узнает, где он, Андрей, работает.
Идти оказалось недалеко, метров триста – за дощатым забором с будкой контрольно-пропускного пункта оказался сам прииск.
На КПП незнакомец предъявил вохровцу удостоверение, Андрей последовал его примеру.
После КПП повернули влево – мужчины в форме собирались именно там, у одноэтажного здания, рабочие в цивильном шли прямо. Там в высоком одноэтажном здании что-то грохотало, наверное – работало оборудование.
Едва они подошли, раздалась команда:
– Строиться!
Построились в две шеренги – как в армии. Только там были погоны и петлицы, а у вохровцев погон нет, и на черных петлицах эмблема – две скрещенные винтовки.
Сначала была перекличка, потом каждого поименно распределили по постам. Кочетова и Самойлова – к хранилищу. Андрей понимал, что Кочетов – это теперь он.
Все с озабоченным видом потянулись к зданию.
– Чего еле ноги волочишь, напарник?
– После вчерашнего.