Тайный дневник Исабель - Карла Монтеро Манглано

Ее проницательность поставила меня в тупик, а произнесенные ею слова попросту обезоружили. Самым же обидным и постыдным для меня было то, что у меня возникло такое ощущение, как будто я вдруг обнаружил, что под рыцарскими латами, которые я напялил на себя, нет никакой одежды, что я голый и что мне не остается ничего другого, кроме как это признать.

— Не уезжай, прошу тебя. Мы потом поедем в Париж вместе, а игра будет продолжаться.

— А зачем? Моя задача заключалась в том, чтобы внедриться в секту. Моей зацепкой был Крюффнер, но теперь он мертв. Больше мне здесь делать нечего. С какой стати я здесь останусь?

— А с такой, что теперь твоя зацепка — Брунштрих.

16 января

Признаюсь тебе, брат, что я первый раз в своей жизни поставил удовольствие выше долга. Нужно было настоять на том, чтобы она осталась, в ситуации, когда не имелось никаких доводов в пользу этого, кроме моего личного нежелания с ней расставаться.

А еще мне приходится признать, что я не уверен, что могу ей доверять. Нет у меня уверенности и в том, что она и в самом деле работает на французскую разведку. Не уверен я и в том, что она на моей стороне. Тем не менее я вызвался работать вместе с ней, а это предполагало, что я буду делиться с ней конфиденциальной информацией и частично введу ее в курс дела, расскажу о секретной операции, в проведении которой я участвую. И все это — только ради того, чтобы не позволить ей уехать. Если бы об этом узнал кэптен Камминг, он, наверное, повесил бы меня прямо на люстре в своем кабинете, что на улице Уайтхолл.

Была все же черта, переступать через которую я ни в коем случае не собирался: я и не думал «рассекречивать» Ричарда Виндфилда. Сообщить кому-то о том, что тот или иной человек является агентом секретной службы, — это значит подвергнуть жизнь этого человека опасности. Делать такое можно только с его согласия.

— Значит, говоришь, французская разведка…

Едва приехав в Брунштрих, я встретился с Ричардом. Мне нужно было разделить с кем-то груз ответственности, давящей на мои плечи. Усевшись вместе с ним у камина и поставив на столик два бокала виски, я стал рассказывать ему о том, что со мной произошло, и о том, какой оборот приняли события. Я пытался сделать из Ричарда своего сообщника, в определенной степени.

Ричард выслушал весь мой рассказ, и глазом не моргнув. Он слушал, как я утащил ее из храма в Оттакринге, как держал ее взаперти в своем доме, как она призналась мне, кто она такая на самом деле, и как я уговорил ее не уезжать. Обо всем остальном я предпочел умолчать.

— Получается, что ты был прав и твои подозрения не были всего лишь плодом твоего воображения. А я ведь тогда даже подумал, что ты из-за всего этого потихоньку начинаешь сходить с ума!

— Дело в том, что передо мной стоит дилемма и я не знаю, какое решение принять. Если я позволю ей уехать, а она при этом мне соврала, то я ее уже никогда больше не увижу. Если она останется и я подключу ее к операции, в которой мы с тобой участвуем, то мне придется сообщить ей конфиденциальную информацию.

Я обычно не позволял Руму залезать на диван и устраиваться на нем рядом со мной, но в такой напряженной ситуации я сам попросил его это сделать. Когда пес пристроился на диване, я стал чесать его за ушами.

— Заставь ее остаться рядом с тобой — пусть даже и против ее воли. Ты ведь так уже поступал, — сказал Ричард, то ли серьезно, то ли шутя, — поднося к губам бокал с виски.

— Если я это сделаю и затем выяснится, что она и в самом деле работает на французское правительство, то мы с тобой уже не сможем работать вместе. Кроме того, если я это сделаю и в конце концов выяснится, что она и в самом деле та, за кого себя выдает, получится, что она сообщила мне о себе информацию, которую не должна была никому сообщать. Если она заподозрит, что я ей не доверяю, она испытает жуткое разочарование… Я не знаю, как мне следует поступить.

Ричард, явно с большим трудом, привстал, чтобы поставить бокал на стол. Затем он уперся локтями в колени и уставился на пол.

— А скажи-ка мне, Карл, ты что, в нее влюбился?

Я едва не подавился виски. Неужели я и в самом деле веду себя, как влюбленный? Я ведь старался разговаривать нейтральным, невозмутимым, профессиональным тоном. Мне казалось, что я ни разу не выказал эмоций.

— Нет. Конечно же нет.

Ричард продолжал пялиться на пол, но больше ничего уже не говорил. Возможно, он ожидал, что я скажу что-нибудь еще.

Я умею врать. Я делаю это искусно: я вру самоуверенно и решительно — словно бы искренне веря в правдивость своей лжи. А вот в этот момент я осознал, что в только что произнесенных мною словах не чувствовалось ни самоуверенности, ни решительности. Проблема заключалась в том, что я в данном случае не врал — я просто пытался скрыть правду, и мне это не удалось. Мне иногда начинает казаться, что интимная близость оставляет на коже хорошо различимые следы — все равно как долгое пребывание на солнце.

— Но я с ней переспал, — наконец решился я облегчить свою совесть.

Ричард сидел в позе, напоминающей скульптуру Родена «Мыслитель». Его пассивность меня уже начинала раздражать. Ну же, чего ты ждешь? Почему не врежешь мне кулаком по физиономии? Я этого заслуживаю!..

Наконец Ричард откинулся на спинку дивана. На его лице появилось злорадное выражение: он знал, что заставляет меня мучиться.

— Я тебя не виню. Я на твоем месте поступил бы точно так же. Однако, по моему мнению, тебе не стоило предаваться подобному удовольствию, знак, что воспоминания о нем будут доставлять тебе мучения… Ну и что из того, что ты переспал с женщиной, которая мне очень нравится, и тем самым предал меня, своего друга? Никто не совершенен — даже ты. Любые проступки, связанные с женщинами, всегда можно понять и простить… Я буду с тобой откровенен, Карл. Я считаю, что она — удивительная, неимоверно привлекательная и завораживающая женщина. Но как ты считаешь, я смог бы обратиться к своей матери — а ты хорошо знаешь мою мать! — и сказать ей: «Матушка, моей супругой станет вот эта женщина — мадам дю Фор, вдова, чья-то бывшая любовница и шпионка»?.. Конечно же нет! Так что, как видишь, ты меня, в общем-то, не предавал. А теперь налей-ка мне еще виски — этого будет вполне достаточно, чтобы я отнесся к тебе с пониманием.

Я был благодарен Ричарду за то, что он простил меня с таким изяществом и с таким чувством юмора. Приблизившись к нему, чтобы взять его пустой бокал, я посмотрел ему прямо в глаза и взглядом высказал то, что, облаченное в словесную форму, наверняка показалось бы уж слишком приторным. Мы с ним знали друг друга очень хорошо — ибо были знакомы на протяжении целых пятнадцати лет — и Ричард прекрасно понимал то, что я говорил ему взглядом.

— Я думаю, ты поступил правильно, уговорив ее вернуться в Брунштрих, — сказал Ричард, пока я доливал виски в бокалы. — А еще я думаю, что в данной ситуации нам следует сегодня же позвонить в Лондон и организовать срочную встречу в Париже. Если не возражаешь, я мог бы заняться этим. Кроме того, мы сможем собрать побольше сведений о ней. Я поговорю с нашим человеком во Франции.