Психоз - Татьяна Соломатина

– Запредельная какая-то псина! – восклицала Сашка.

– Она, конечно, псина по правилам восприятия, но…

– Митя, она собака!

– Собака, любящая нюхать цветочки, разбирающаяся в кофе и предпочитающая мой одеколон? Конечно, она собака! Кто же ещё? Типичные для собаки пристрастия – это тебе любой кинолог скажет!

– Не издевайся… И не делай такие глаза, как будто тебе доступно что-то такое, чего мне никогда не понять!.. И не смей смеяться, сейчас стукну!.. Кто же она?

– Она – это кто-то, ковыляющий по границе миров…

Собака Васька вздыхала, как человек.

Иногда – дурачилась. А иногда – печально-печально смотрела в никуда. Бывало, она так открывала пасть, как будто… Как будто маленькая девочка, ещё не совсем умеющая пускать правильные мыльные пузыри. Любила бородинский хлеб и одинаково внимательно прислушивалась к пенью соловьёв, трескотне сорок и вороньему базару. Ещё Васька радовалась каждому рассвету. И грустила на закате. Изредка ей овладевало странное оцепенение, и Сашка тревожно крутилась вокруг своей больной собаки, готовая в любой момент отвезти её к ветеринару. Но Митя не позволял. Он просто садился рядом и тихо говорил. Говорил ей простые нежные слова о том, что она умница и красавица. И о том, что «у Васи не боли, а у крокодильчика заболи». Всякие милые глупости, которых так порой не хватает всему живому. Очень даже может быть, что и крокодильчикам. Существо Вася прожила недолгую, но тёплую и счастливую жизнь. Потому что её любили и о ней заботились. И умерла в один из дней у Сашки на руках. Митя закопал её тут же, на участке. Невдалеке от куста её любимой сирени. Собака, родившая не собаку Васю, живёт у Александры и Дмитрия Матвеевых по сей день. Она просто собака. Умная, довольная, в меру хитрая, безмерно любящая хозяина просто собака. На своём месте. В своём времени. Иногда она грустит невдалеке от куста сирени. Бегает вокруг дома – и внезапно останавливается невдалеке и грустит. Только во время цветения. Но если её позвать – она тут же радостно несётся к своим людям, забывая о грусти. Она не понимает, почему невдалеке от этого куста сирени на неё иногда нападает безграничная животная тоска. Как не понимает своей тоски любая собака, потерявшая свою не собаку.

[– Мама! Мамочка!.. Папа! Мама потеряла сознание! Она холодная! Я вышла на кухню попить воды, а она… Это потому что Саша умерла, да?

– Тише, тише, Юленька… Ира! Ирина Владимировна!!!

– …Успокойтесь. Если бы я и умерла, то только от ваших воплей. Нельзя уже стареющей даме тихо полежать на полу в гордом одиночестве.

– Как ты нас напугала!

– Пугливые какие. Хотите, открою страшную тайну: мы все бессмертны.

– Она уже шутит…

– Ничуть, Борь, ничуть…

– Ладно. Вставай… И как там нам, бессмертным?

– Да всё как обычно. Там, в бессмертии, жизнь. Больше ничего интересного нет.

– Мамочка, ты там что-то видела?..

– Ничего особенного. Главное, что я вижу сейчас тебя. Живой. В этом времени и в этом пространстве. И больше ничего видеть и знать не хочу.

– Смирнова…

– Что, Кронштейн?

– Что там с нашей Ларионовой?

– Всё в порядке.

– Врёшь, да?

– Ты хочешь, чтобы я тебе сказала правду?

– Да.

– С нашей Ларионовой всё в порядке.

– Мам…

– Что, родная?

– Вот у нас были первые семинары по истории религии. Нам говорили, что у индусов и буддистов… У них немного по-разному, и отголоски есть во всех религиях, и в христианстве, и в исламе, но на востоке как-то… понятнее, что ли? Понятно, что ничего не понятно. Ну, переселение душ, короче. Умирает только тело, а душа перевоплощается и в будущем…

– Кто тебе сказал, что в будущем?

– Преподаватель.

– Дурак он, твой преподаватель. Скажи ему, что будущее, как и прошлое, – это «квинтэссенция человеческой тупости относительно восприятия такого иллюзорного понятия, как время». Запомнила? Если что, скажи, мама просила передать. Для души нет времени. Есть только бесконечное пространство. «Будущее» и «прошлое» это всего лишь вопрос ракурсов. Физики куда лучше философов ориентируются в этих вопросах. Нет, Юлька, ни прошлого, ни будущего для души. Это для тела – только настоящее.

– Значит, душа может перевоплотиться в прошлое?!

– Я ей про бузину, а она мне про бузину… Оставь уже мать в покое. Поцелуй, обними и оставь… Эй, евреи, кто-нибудь сварит стареющей русской ведьме кофе?..]

Сашкин муж узнал о смерти бывшей супруги при перерасчёте коммунальных услуг за квартиру уже умершей тётки. Даже взгрустнул немного. И, купив бутылку водки, пошёл не то к Суходольским, не то к Петровым-Ивановым. Не то и вовсе в ресторан. Кажется, у него была какая-то девушка. И кажется, она даже жила с ним в его доме, но ещё не на правах законной супруги. Хотя намекала. Вернувшись, он ещё принял, и даже всплакнул, и вдруг заметил на стене фотографию бывшей жены в свадебном платье, улыбающуюся, с ним под ручку. И просто-таки разрыдался. Снял со стены, долго-долго смотрел и забыл на столе. Когда он, пьяный, уснул, девушка потихоньку вынула фотографию из рамки и сожгла её в пепельнице. Вставила свою (с этим же мужчиной под ручку) и повесила на прежнее место. Наутро он ничего не заметил. Вещь на месте. Висит и висит. Никаких белых пятен…

Грабовская вышла замуж за Владимира Викторовича Пятиугольникова.

Когда Зинка узнала о том, что произошло с Ларионовой, она внезапно развила такую бурную яростно-благородную деятельность, что чуть не завернула пространство просто Вовы и дяди Серёжи в воронку. К последнему она заявилась в офис и устроила публичный скандал. Откуда узнала? Боровиков написал очередное письмо на Сашкин корпоративный, ещё не убитый мейл. Как обычно, что-то про «детку», по которой он «соскучился». Решилась ли она, хотя он никоим образом не хочет на неё давить. Потому и не звонит, и не заезжает за ней на работу, и в том же духе, бла-бла-бла. Захочет – ответит. Ну, Зинка и ответила. Да такой непарламентщиной, что любой извозчик века девятнадцатого восхищённо бы присвистнул и, уважительно сняв шапку и склонившись, смотрел бы ей вслед. Но письма Зинке показалось мало, и она понеслась к Сергею Валентиновичу в IT (ети её) контору. Ларионову этим, конечно, не воскресишь, но если тем, кого мы считаем мёртвыми, бывает весело смотреть на нас, пока ещё остающихся в живых, то это был тот самый случай. Войдя в раж, Грабовская отправилась и на дом к Пятиугольникову. Она уже как-то раз здесь была, по Санечкиному приглашению, и ей жутко не понравился этот «самодовольный калека». Так что она с порога ему сообщила, что он подлец, подонок, проходимец, а Санечка… Грабовская рыдала, швыряла посуду и расколотила стоящего в углу глиняного носорога огромных размеров. После они рыдали уже вместе. Потом продолжили оплакивать Сашку в постели. В общем, нашли друг друга. Благо Зинка Грабовская была слишком рациональна и, в отличие от Сашки Ларионовой, никогда не опускалась в марианские впадины рефлексий, поиски смыслов и прочего плохо поддающегося пересчёту. Её не раздражали всплески его копеечной экономии, напротив, за время жизни в Москве она, простая девушка из неполной провинциальной семьи, настолько привыкла экономить и считать, что её как раз ещё некоторое время раздражали слишком дорогие духи именно ценой. Впрочем, она быстро привыкла. С любой чушью, вычитанной просто Вовой и назначенной на роль текущей истины, она соглашалась. Под перепады его настроения она сперва подстраивалась, а после – научилась ими управлять. Она с удовольствием пекла пироги и печенье в день присутствия его детей в доме, справедливо полагая, что один день – фигня. Пожрут в гостях – и отвалят до хаты. А хозяйка здесь – она. Так почему бы не быть гостеприимной? Работу она бросила. Практическое применение НЛП-технологий в семейной жизни и домашнем хозяйстве были Зинке куда как более по душе. Вскоре она забеременела и родила здорового карапуза. В общем, стала настоящей «гарнизонной женой». Именно такой, какая и нужна была давно уже просто ресторатору Вове. Она даже подружилась с его первой супругой. Вот уж на что покойная Ларионова точно никогда бы не сподобилась…