Нити зла - Крис Вудинг

Тсата довольно быстро пришел в себя. К этому времени Кайку с неохотой стащила маску. Каждый раз, делая это, она испытывала непонятное чувство вины, словно снимая ее, разочаровывала дух отца.

Лицо ткиурати прояснилось. Он сел на камни и взглянул на Кайку.

— Нам сильно повезло. Кайку отбросила с лица челку.

— Мы были неосторожны. Вот и все.

— Думаю, — проговорил ткиурати, — пришло время отступить. Мы не можем подобраться к ткущим или к Связникам. Нужно возвращаться в Провал.

Кайку покачала головой.

— Нет. Я хочу узнать больше. — Она встретилась с ним взглядом. — А ты иди.

— Ты знаешь, что я не могу.

Она встала и протянула Тсате руку. Он оперся на нее, и Кайку помогла ему встать.

— Похоже, ты ко мне приклеился.

Он долго смотрел на нее, но в лунном свете на его татуированном лице ничего нельзя было прочесть.

— Похоже, что так, — сказал Тсата, и Кайку невольно улыбнулась.

Под стенами Зилы, в прохладном полумраке Чиен ос Мумака лежал на койке в палатке-лазарете. Он то проваливался в бред, то вновь приходил в сознание. Сон не шел. Тело болело так, будто концы костей терлись друг о друга. В палатке, кроме него, никого не было. Чиена окружали приглушенные звуки лагерной жизни: голоса людей, проходивших мимо, сначала становились громче, а потом затихали, лошади фыркали, костры трещали, что-то непонятное скрипело и стучало. Здесь, неподалеку от побережья, с южной стороны города, ночные насекомые трещали не так громко, и темнота несла в себе покой.

В лагере Чиена препоручили заботам лекаря. Тот дал ему настой от лихорадки. Чиен слабым голосом потребовал встречи с Бараком Заном. Лекарь сначала попросту пропустил его слова мимо ушей. Но Чиен настаивал — мол, у него для Зана послание величайшей важности, и Бэрак сильно расстроится, если не получит его незамедлительно. Это заставило лекаря задуматься. Чиен, будучи опытным торговцем, знал, что легче заставить человека что-то сделать, если он думает, что понесет ответственность за бездействие. Однако лекарю, наверное, не очень понравилось, что кто-то командует им в его собственном лазарете, а кроме того, Чиен был болен, и Бэрак Зан уже отошел ко сну.

— Утром, — раздраженно отозвался лекарь. — К тому времени вы будете в состоянии принимать посетителей. И я спрошу, так ли жаждет Бэрак видеть вас.

Пришлось довольствоваться этим.

Оставшись наедине с собой, Чиен смог обдумать события прошедшего дня. Боги, как умна Мисани… Он не знал, стыдиться ли ему того, как она в конце концов разоблачила его, или же отнестись к этому философски. Вряд ли он отвечает за то, что бормотал во сне. Скорее всего, такова была воля богов, точнее, Миен, богини сна, которая не меньше своего младшего брата Шинту любила пошутить. В таком случае, кто он такой, чтобы винить себя за то, что есть божественное провидение?

Мисани оказалась права. Надо это признать. Он мог помочь ей, только оставив ее в Зиле. Дважды Чиену не удалось защитить Мисани, и лишь по счастливой случайности ей удалось спастись от посягательств подосланных отцом убийц. Он не знал, в какую игру она играет с Заном, но радовался, что отойдет от этих дел, передав сообщение Бэраку. Тогда его обязательства будут выполнены. Если Мисани выживет, то по закону чести Мураки освободит род Мумака от долга перед семьей Колай.

Несмотря на боль и жар, губы его тронула улыбка. Всю свою жизнь он вел трудную войну. Усыновленный ребенок, который хотел быть равноправным членом своей семьи. Позже боги ниспослали его родителям других детей, хотя лекарь не оставил им надежды на это. И каждый день Чиену приходилось утверждать свои права среди братьев и сестер. И даже не будучи столь образованным, воспитанным, утонченным, как его младшие братья, Чиен все равно гордился собой. Он поднял семью из того бедственного положения, в которое ее ввергли его родители. А теперь он собирался освободить род от долга, который отец взял на себя, выбрав любовь, а не политику.

Беспамятство принесло недолгое облегчение. Но внезапно его разбудило движение в палатке. Что-то проникло внутрь. Чиен с трудом поднял голову, всмотрелся в темноту. Взгляд не фокусировался.

Он никого не видел, но это не ослабило его уверенности, что в лазарете кто-то есть. Мурашки ползли по коже от ощущения чужого присутствия. Чиен приподнялся на локтях, еще раз огляделся в поисках неуловимой тени, которую случайно заметил. В голове прояснилось. Неужели галлюцинация? Лекарь предупреждал, что настой может иметь побочные эффекты.

— Кто здесь? — спросил наконец Чиен, не в силах дольше выносить тишину.

— Я, — отозвался голос у его постели. Чиен вздрогнул от неожиданности. Черная тень у его кровати казалась расплывчатой.

— Вы доставили моему хозяину много неприятностей, — прошипел незнакомец, и Чиен почувствовал, как рука в перчатке зажала ему нос, а между зубами, прежде чем он успел закрыть рот, ему сунули горлышко пузырька. Чиен заметался, попытался закричать… В рот вылилась какая-то жидкость. И тут же другая рука зажала губы так, чтобы он не смог выплюнуть зелье. Он невольно проглотил жидкость, чтобы освободить дыхательные пути, и только потом понял, что наделал.

— Хороший мальчик, — сказала тень. — Все выпил.

Чиен прекратил метаться по постели. Глаза его расширились от ужаса. Новая волна дремоты распространялась по телу, и мускулы наливались свинцом. Грудь стала слишком тяжелой, чтобы подниматься. Голова откинулась на подушку. Смертный сон снизошел на него. Чиен даже не успел ему воспротивиться.

Через несколько секунд он уже совсем затих. Черные расширенные зрачки смотрели в темный потолок палатки-лазарета. Дыхание, ставшее поверхностным, совсем прекратилось. Незнакомец отнял руки от лица Чиена.

— Вверяю тебя, Чиен ос Мумака, Омехе и Нокту, — пробормотал убийца и опустил веки торговца. — Пусть в Золотом Царстве тебе повезет больше.

С этими словами тень исчезла, выскользнула из палатки, чтобы вновь принять облик солдата из войска Бэрака Мошито. Бэрак Аван ту Колай сейчас находился далеко на севере, но у него были очень, очень длинные руки.

В темноте остывало тело Чиена. Утром эту смерть спишут на лихорадку. Обещание так и осталось невыполненным.

Рекай ту Танатсуа, зять сарамирского императора, забился в угол заброшенной лачуги и рыдал над волосами сестры.

На закате он пересек Ран и прошлую ночь провел в пути. Мост на Восточном пути представлял большую опасность, но Рекай без труда нашел паромщика. Пожалуй, за эту милость стоило благодарить богов, но Рекай не мог. Страдание заполнило душу, и он плакал, укрывшись в старой хижине полевых рабочих. Воздух пах отсыревшим сеном убогой постели и ржавыми серпами, стоявшими у дощатой стены. Лошади фыркали тут же. Им было неудобно в тесном помещении, но Рекай не осмелился оставить их снаружи, а изможденным животным действительно требовался отдых. Они жевали овес из мешков и не обращали на него никакого внимания.