Александр Дюма - Анри Труайя

Послушать ее – получается, что в этом неудачном браке жертвой была она, палачом – он. Александр и сам признавал, что их положение становится все более непрочным, однако работать больше, чем работал, уже не мог. За несколько недель он высидел новые «Дорожные впечатления» (этот товар всегда хорошо продается!), мелкую проходную драму под названием «Джарвис, честный человек» и начал в соавторстве с Шарлем Лафоном вполне «непривычный» роман «Учитель фехтования».

Сюжет этого последнего произведения был подсказан ему его преподавателем фехтования Гризье, который привез из своей поездки в Россию отголоски случившегося в декабре 1825 года восстания интеллектуалов и либерально настроенных военных, так называемых «декабристов», против царя Николая I. Среди мятежников был граф Анненков, влюбленный в молодую француженку по имени Полин. Его приговорили к каторжным работам и сослали в Сибирь; Полин последовала за ним и стала его женой, не испугавшись жалкой участи, ожидавшей их в этом негостеприимном краю, среди осужденных. В своей книге Дюма, разумеется, изменил имена персонажей и весело исказил исторический контекст. Но суть истории, в которой речь шла о верности замечательной женщины, предпочитающей разделить страдания и лишения человека, которого она любит, лишь бы не оказаться навеки с ним разлученной, соответствовала истине. В литературном плане успех был невелик, да и как мог ждать большого успеха слабый любовный роман, где фоном служили грозные события, сотрясавшие императорскую Россию в первой четверти XIX века. Французских читателей нисколько не занимала супружеская идиллия среди степей, в России же книгу сочли неуместной и даже опасной и запретили продавать.

Дюма, разочарованный тем, как прохладно публика встречает его последние литературные или театральные творения, решил, что в парижском воздухе «запахло жареным». И потому необходимо для начала сократить расходы, рассчитать слуг, секретарей, избегать дорогостоящих развлечений, перестать дарить цветы женщинам и угощать обедами друзей. Однако на такое он оказался не способен: разве можно так круто изменить свой образ жизни, хоть в чем-то себя ограничить и каждое утро подсчитывать деньги вместо того, чтобы весело ими бросаться! Нет! Единственный выход – поскорее уехать, отправиться, к примеру, во Флоренцию. Выбор Дюма сделал не случайно: Тоскана была единственным итальянским государством, где ему не запретили проживание. Город же, который он прекрасно знал, очень красив, и жизнь в нем дешевая… Но все равно нужны «подъемные».

Желая обеспечить им с Идой будущее, Александр отправил своего друга Проспера Мериме к Ремюза, министру внутренних дел, с предложением, чтобы тот заказал Дюма комедию, предназначенную для Французского театра, и пообещал, что на этот раз чтение перед художественным советом будет «простой формальностью» и пьесу начнут репетировать уже через неделю после того, как она будет принята. Ремюза принял условия, письменно подтвердил обещание и, мало того, еще и велел выплатить автору аванс в шесть тысяч франков. Александр воспрянул духом: ликовать, конечно, пока еще рано, но можно по крайней мере свободно вздохнуть. Теперь вроде бы не оставалось препятствий для отъезда во Флоренцию. Но Ида не переставала что-то подсчитывать, выскребать последние крохи и тревожиться. Заботясь о том, чтобы совершенно ее успокоить и избавить от мыслей о нищете в будущем, Александр подписал «генеральную доверенность» на имя Жака Доманжа, «обладателя его авторских прав», поручив ему наилучшим образом защищать интересы писателя во время его отсутствия.

Ида немедленно успокоилась. Чета сложила чемоданы, и вскоре дилижанс вез ее по весенней Франции. Пятого июня они отплыли из Марселя, седьмого уже были во Флоренции. Едва прибыв на место, Александр тотчас освоился с итальянской роскошью: в этом благословенном городе можно было за бесценок снять палаццо! Они поселились на вилле Пальмиери, которую, как говорили, Боккаччо описал в «Декамероне». Комната, служившая Александру кабинетом, была та самая, в которой за пять столетий до него работал прославленный автор «Ста новелл». В доме был зал для театральных представлений, в огромном саду – фонтаны, статуи и купы лимонных деревьев. И стоило это всего-навсего триста франков в месяц! Ну, и как же можно было отказать себе в удовольствии здесь поселиться?!

В этой роскошной и как нельзя лучше подходившей ему обстановке Александр работал словно каторжный. Комедии, драмы, исторические сцены, дорожные впечатления – он без видимого утомления переходил от одного сооружения к другому. Разве что глаза у него время от времени начинали болеть. Ида считала, что раз он пишет так много, раз из-под его пера выходит так много страниц, то и зарабатывать он должен больше. Увы… Вскоре, сполна насладившись великолепием виллы Пальмиери, чета Дюма вынуждена была искать себе другое, более скромное пристанище: пришлось перебраться в менее просторное и менее удобное жилье на улице Рондинелли. Однако Александр, сменив рабочий кабинет Боккаччо на каморку под крышей, ни о чем не жалел. Он и тут мог писать по десять часов в день, у него не было недостатка ни в бумаге, ни в чернилах, ни в перьях, и он чувствовал себя совершенно счастливым. Больше того – он даже полюбил эту заурядную обстановку, полюбил свою клетушку с выкрашенными клеевой краской стенами и огромной кроватью под москитной сеткой. «Я написал там первые три тома „Шевалье д’Арманталя“, полностью „Корриколо“ и полностью „Сперонаре“, – рассказывает Дюма в статье, предназначенной для бельгийской газеты. – Это была прелестная каморка, белая […], с белыми занавесками на окне, в восемь часов утра открывавшемся во двор, полный весеннего солнца и пробегающего ветра; открывшись, оно впускало в комнату ветки огромного куста жасмина […], а две из тех самых ласточек, что дали название улице, щебеча, вили гнездо в углу все того же окна».[70]

Новости, доходившие из Франции, казались ему куда менее реальными, чем щебет флорентийских пташек. Тем не менее он с интересом отметил, что принц Луи Наполеон, некогда подстрекавший к мятежу страсбургский гарнизон, совершил вторую попытку устроить переворот в Булони, окончившийся для него пожизненным заточением, что милый его сердцу Фердинанд по-прежнему в Алжире, где великолепно действует под началом генерала Бюжо, и что в январе 1841 года Виктор Гюго был наконец избран во Французскую академию. Последнее сильно его задело, и Александр тотчас же написал Шарлю Нодье: «Как вы думаете, есть у меня сейчас шансы попасть в Академию? Гюго вот прошел. Все его друзья были в большей или меньшей степени моими друзьями. […] Если, по-вашему, надежды мои не беспочвенны, взойдите на академическую трибуну и расскажите, от моего имени, вашим почтенным собратьям, как сильно мне хочется оказаться среди них; выгодно подчеркните мое отсутствие во всех тех случаях, когда свое присутствие я считал неуместным, наконец, скажите обо мне все то хорошее, что вы обо мне думаете, и даже то, что не думаете. Если, по-вашему, шансов нет, рта не открывайте». Нодье из осторожности предпочел второе решение: он благоразумно промолчал. Тем не менее Александр продолжал надеяться на то, что настанет и его черед, что когда-нибудь и он, надев шитый золотом зеленый фрак, торжественно вступит под своды Академии; здесь, как и в «Комеди Франсез», верил он, рано или поздно талант победит все интриги!