Наследник императора - Александр Старшинов

Адриан не сомневался — Торн прикажет биться до последнего человека.

В отличие от предыдущего визита, сейчас отворять ворота римлянам никто не собирался. На Красной скале можно просидеть немало дней, в то время как Траян двигался к Сармизегетузе. Чтобы выйти к дакийской столице вместе с императором, Адриан должен был взять Красную скалу за два, максимум за три дня. Ну можно, в крайнем случае, за четыре. Пусть другие строят валы и платформы, делают насыпи, но к решающему штурму Адриан должен оказаться под стенами дакийской столицы! Честолюбивому легату казалось, что Траян нарочно всякий раз отдаляет его от направления главного удара, чтобы посмотреть, сумеет ли племянник прорваться сквозь преграды и очутиться там, где жаждет очутиться, а именно — в центре событий.

Солдаты Первого легиона первым делом уничтожили наблюдательную башню на востоке: засыпали камнями и копьями из машин, запалили деревянный верх под драночной крышей — не потеряли ни одного человека, но провозились почти полдня. Потом до вечера ставили лагерь на склоне ниже уничтоженной башни. Вечером Приск был вызван на военный совет в палатку легата — поразительная память центуриона понадобилась Адриану и на этот раз, легат хотел знать — нет ли какой-то окольной тропы к боковым стенам, чтобы ударить не только с восточного склона. Приск уже раздумывал над этим — как только узнал, что легион движется на Красную скалу. Но показавшийся из крепости с высоты скалы проходимым северный склон снизу выглядел неприступней любой рукотворной стены. Карабкаться наверх там можно было лишь по одному, цепляясь за камни руками. Два-три защитника могли легко сдерживать центурию, а выкурить их оттуда снарядами из пращи или стрелами было делом почти немыслимым. К тому же над деревьями грозно возвышалась еще одна наблюдательная башня — и любой человек на тропинке тут же становился удобной мишенью дакийских лучников.

— Крылья нужны, — заметил поседевший в боях примипил. — Иначе никак не забраться.

Легат и сам видел, что для штурма остается только подъем по восточному склону. А это означало удар в лоб и большие потери.

— Неужели не найдется два десятка симмахиариев, способных забраться наверх по тропинке? — спросил военный трибун Миниций Наталис. — Посулим первому, кто заберется по склону, сотню ауреев — и крепость наша.

Бывший легат Пятого Македонского пристроил сынишку под начало Адриана. Юнец с начала кампании сумел «отличиться» — свалился с крутого склона вместе со своим жеребцом, коня пришлось добить — несчастное животное переломало ноги. А вот трибун уцелел, только обзавелся парой царапин, которые теперь выдавал за боевые шрамы. С тех пор он страстно желал прославиться как-нибудь иначе, но в основном за чужой счет.

— Посулить сто золотых? — переспросил Приск. — Хм… Тот, кто умеет считать до ста, по этой тропинке по доброй воле не полезет.

Наталис глянул на него с отчаянной злобой: трибун полагал возвышение молодого центуриона своей личной обидой — Приск лишь немногим старше него, а легат куда больше ценит мнение центуриона, нежели военного трибуна.

— Если найдешь добровольцев, можешь послать их в атаку, — неожиданно уступил Адриан. — Но лишь симмахиариев — легионеров не трогай.

Юный Наталис глянул на Приска с таким видом, будто добровольцы ждали его за палаткой легата.

Когда уже все разошлись, Приск задержался в палатке.

— Одно время в этой крепости жил наш лазутчик. Дозволь, легат, дать ему знать, что мы на него надеемся. Быть может, Фортуна окажется милостивой, и этот парень откроет нам ворота.

— И как ты намерен установить с ним связь?

— Устрою завтра небольшой спектакль.

— Действуй. Но будь осторожен.

* * *

На другое утро, едва встало солнце и осветило крепость на вершине Красной скалы, центурион в начищенных доспехах со щитом подошел в одиночестве к воротам крепости. Остановился, не доходя футов сто, и крикнул:

— Центурион Гай Осторий Приск вызывает любого из защитников крепости на поединок. Кто отзовется — пусть выйдет за ворота. Ему гарантирована жизнь, если он победит. И даже если окажется побежденным, но не тяжелораненым, ему позволят вернуться в крепость. Легат Публий Элия Адриан дает в том свое слово.

Приск, разумеется, рисковал. На дерзкий вызов мог откликнуться любой из даков. Но центурион надеялся, что Скирон сейчас слышит его и непременно выйдет, чтобы условиться о дальнейших действиях.

Но никто не вышел. Стояла тишина. Обманчивая тишина горного утра. А потом волчий вой долетел со стен. Приск вовремя прикрылся щитом, и стрелы градом стали бить по щиту, шлему, поножам. Центурион стал отступать, опасаясь одного — рухнуть под ударами стрел. Подбежали Молчун и Тиресий, прикрыли товарища щитами. Тем временем уже нумидийские лучники обстреливали стены в ответ.

План не сработал.

— Наверняка Скирона нет в крепости, ушел на север, — хмыкнул Кука. — Дурак он, что ли, здесь сидеть!

* * *

Адриан не стал отдавать приказ строить штурмовую башню, а начал с того, что велел легионерам подтащить к частоколу таран. Как ни старались даки восстановить стены, времени у них было мало, так что неприступной могла называться только прежняя крепость, а нынешняя наверняка сделалась уязвимой. Адриан не обманулся: через пару ударов «бараньей головы» наскоро восстановленная ограда расселась, колья частокола склонились, как пьяные. Даки пытались сверху поджечь укрытие тарана, но не успели — частокол опрокинулся прежде, и внутрь прорвались построенные черепахой легионеры. Хорошо их вымуштровал Адриан — нигде не шелохнулись щиты, нигде не открылась щель в броне для удара. Напрасно наскакивали даки, напрасно кидали камни и копья — за первой черепахой уже двигалась вторая. Прорвавшись, черепаха раскрылась, и легионеры шеренгами двинулись дальше — по каменной лестнице наверх к внутренней ограде.

Но на лестнице их уже ждали. Каждую ступень приходилось брать штурмом. А наверху, на самой макушке скалы, высилась каменная стена — две башни по углам, и еще одна усиливала стену с воротами. Да и сами эти ворота были не подарок — вход располагался в угловой башне. Такие ворота-ловушку видел Приск прежде в крепости Блидару. Сейчас со стен в нападавших градом летели стрелы и дротики. Римляне вновь перестроились черепахой и устремились к воротам. Ломали дубовые створки долго. Сработанные на совесть, они, казалось, не поддадутся никакому топору. А сверху, со стены и с двух башен, защитники бросали камни, и то одного мертвого или оглушенного легионера приходилось оттаскивать, то другого. Щиты раскалывались, как гнилые орехи, — вскоре у ворот уже образовался завал из разбитой амуниции и мертвых тел. Фабры по настилу протащили таран в расширенный пролом, но далее сдвинуться с места никак не могли — слишком крут был подъем, к тому же колеса тарана застревали на каждой каменной ступени, приходилось подкладывать доски, в то время как даки обстреливали фабров из катапульт со стены. Вслед за тараном втащили в пролом частокола баллисты. Их попытались нацелить на стену, но первые же выстрелы угодили в своих — так что от машин пришлось пока отказаться.