Письма, телеграммы, надписи 1889-1906 - Максим Горький

артистам Вашим мои портреты. Извиняюсь, — я должен был сделать это раньше, но — не успел. Посылаю также альбом снимков с пьесы «На дне» в исполнении артистов Московского Художественного театра. Делаю это из горячего желания выразить чем-либо Вам и труппе Вашей мою благодарность за исполнение Вами моей пьесы, а также для того, чтоб показать Вам, как близко Вы и труппа Ваша подошли в изображении типов и сцен моей пьесы к русской действительности.

Позвольте поблагодарить Вас и Ваших товарищей от всей души за внимательное отношение к моей пьесе.

Ничто не объединяет людей так глубоко, как искусство, так да здравствует же искусство и те, что служат ему, не страшась изображать суровую правду жизни такой, какова она есть!

Крепко жму Вашу руку и руки артистов Ваших. Очень жалею, что не знаю немецкого языка, и стыжусь моего незнания. Если б я умел говорить по-немецки, я бы сумел свободнее и проще выразить Вам мою искреннюю благодарность.

Всего доброго Вам и хорошего успеха от души желает

М. Горький

Н.-Новгород. Август, 1-е. 1903.

246

Е. Н. ЧИРИКОВУ

Август 1903.

Дружище Евгений Николаевич!

Думаю, что из намеченного тобою материала ты должен слепить крепкую, отчетливую вещь. Я, кажется, представляю себе содержание ее и не имею сомнения в том, что это будет и важно и интересно. Не называй эту штуку ни драмой, ни комедией — пьеса, мол, а там уж — сами разберут. Я — не драматург, а зритель, — пожалуй, это лучше, — и, как зритель, очень советую: в уста каждого эпизодического лица влагай две-три таких фразы, чтоб они сели мне в ухо. Это очень оживляет действие. А главным персонам — тоже давай какие-нибудь фразы, вроде «русский талантливый человек не может быть чистеньким», как сказано в «Дяде Ване». Равняя себя с дядей Ваней, ты этим больно уж высоко его ставишь, что, конечно, и сам знаешь. Что тебе в Минске дурно — это хорошо, было бы дурно, если б тебе хорошо было в Минске. Я не играю словами, — не сердись, это нечаянно вышло, мысль-то верная. Я — всей душой за то, чтоб тебе уехать из Свинска. Это необходимо, обязательно. Хлопочи о переводе в Москву, хлопочи серьезно, во всю мочь. Не могу ли быть полезным? Я знаком с Желябужским, — он тоже что-то по контрольной части — не хочешь ли, поеду к нему?

Окажи. Я тебе не токмо советую переводиться в Москву — прошу о том. В ней ты и заживешь шире и работать будешь больше, — уж это несомненно. Дороже жить? Хватит!

«Литераторские дети среднего писателя — несчастные дети». Не знаю. Но люди, видавшие нужду, лучше людей, с оной незнакомых, это факт. И нужда совсем не обязательна. Здесь обращаюсь к сердцу Вал[ентины] Егор[овны] и Анны Михай[ловны] — они это поймут, обе поймут — не на печке жили. О женщинах: когда) о них говорят, я вспоминаю стихи Леопарди сестре Паолине:

О женщины! Что б сделать Вы могли

Для родины, когда бы Вы хотели!..

…Но что Вы в нас будили в наши дни?

На чье чело венки Вы возложили?..

…Нам не поднять и меч тот боевой,

С которым деды в битву выходили…

Кто виноват в беде страны родной,

Скажите мне, о женщины, не Вы ли?..

О женщины! Кто низко пред судьбой

Колени гнет трусливо и послушно,

Кто в дни беды страны своей родной

Молчит, как раб, в тревоге малодушной,

Кто в те ряды, где блещет сталь мечей,

С своим мечом придти и стать не смеет —

Тот, женщины, любить Вас не умеет,

О, матери бесславных сыновей!..

Видишь — я много вижу в женщине силы, ибо с Леопарди — согласен. Нахожу, что лучше его никто не сказал женщинам правду. Я вообще — ругаюсь от любви. Женщина — сила, огромная, стихийная. Она может из нашего брата столь же просто сделать честных людей, как и подлецов творит.

Теперь вот что: об Обществе распространения грамоты и происшествии со Скворцом — лучше не пиши, а то, пожалуй, Общество [?] прихлопнут. Есть основания ждать этого. Пожалуйста, погоди. Тебя обнимаю, прочим кланяюсь.

А. Пешков

247

К. П. ПЯТНИЦКОМУ

8 [21] сентября 1903, Н.-Новгород.

Знали бы Вы, как обидно, что Вас не было на концерте! Концерт был таков, что, наверное, у сотни людей воспоминание о нем будет одним из лучших воспоминаний жизни. Я не преувеличиваю. Пел Федор — как молодой бог, встречали его так, что даже и он, привыкший к триумфам, был взволнован. Уезжая — вчера, 7-го — заплакал даже и сказал: «Я у тебя — приобщаюсь какой-то особенной жизни, переживаю настроения, очищающие душу… а теперь вот опять Москва… купцы, карты, скука…» Мне стало жалко его.

Вспоминали не однажды про Вас, дорогой друг.

Посылаю газеты с отчетами о концерте, весьма слабо передающими то, что было. Прошу не высылать более денег Софье Израилевич, и не обращайте внимания на сестру ее, если она начнет приставать к Вам с просьбами о заработке. В конце концов — это барышни, которые не пропадут и без нашей помощи.

Всего доброго! Сижу за пьесой Чирикова, к[ото]рая мне все больше нравится. Явимся мы к Вам числа 15-го.

Крепко жму руку.

А. Пеш[ков]

248

Е. П. ПЕШКОВОЙ

27 сентября [10 октября] 1903, Н.-Новгород.

Очень рад, что квартира хорошая и ребята здоровы. Позаботься, пожалуйста, о себе. Было бы крайне интересно и желательно видеть тебя здоровой и спокойной, хотя мало верится в возможность быть спокойным человеку, который имеет дело с таким чудовищем, как я. Но все же ты постарайся. Обращай больше внимания на себя и совсем не обращай на меня. Если же мало внимания будешь обращать в ту или другую сторону — ни чорта не выйдет, моя радость. Здесь — во-первых, снег, во вторых, скандалы.

Борис, Чернышев какой-то, некто из музея книжного и еще человек пять были выданы шпионом. Шпиона — убили. Арестовано еще человек с двадцать. Но всё какие-то незнакомые фамилии. Развелось же однако у нас этих людей, которые так любят, чтоб их время от времени сажали в тюрьмы. В общем — все прекрасно. А. В. здоров и все добрые знакомые тоже. Вчера в