Запретный мир - Александр Громов

Последующие события плохо отложились в памяти Витюни. Помнилось, что начала уставать правая кисть и пришлось взяться за Двурушник обеими руками. Помнилось еще, что очередной взмах меча перерубил чахоточную сосенку и та не нашла иного места свалиться, как прямо на голову, и помнилось, что какое-то время после этого пришлось наносить удары вслепую, причем было не исключено, что под убийственный размах металла попадали не только враги, но и свои…

– Ушибу-у-у!.. – вращая мечом, ревел Витюня, забыв, что уже никого не может ушибить бывшим ломом, а может лишь рассечь.

Потом как-то вдруг обнаружилось, что завывания ветра стали тише и сквозь мутную снежную пелену уже шагов за двадцать удается отличить дерево от человека. Буран оказался свирепым, но недолгим. Зато выяснилось, что людей вокруг Витюни имеется значительно больше, чем деревьев, что живых среди них больше, чем трупов, и живые эти люди, решительно незнакомые, по-прежнему одержимы стремлением убить его или причинить иной вред. Своих в пределах видимости – ни одного…

Всякий другой прислонился бы спиной к сосне, продляя свои последние минуты, – Витюня же с рыком «Разойдись, придурки, убью!» прыгнул вперед и крутанул мечом, затем с отчаянной целеустремленностью торпедоносца, атакующего линкор, рванул вбок, туда, откуда слышался лязг и вопль отползавшей в сторону битвы, ударил еще и еще раз, отбил дротик, крутнулся волчком, послав меч по широкому кругу, и втоптал валенками в снег какого-то окончательного отморозка, нырнувшего под меч и самым подлым образом пытавшегося кольнуть под телогрейку, в пах. Расшвыривая и прореживая вопящее кольцо окружения, Витюня отступал к своим, пока не наткнулся на ворочащуюся, орущую, стучащую медью о медь толпу и в случайном просвете не увидел Хуккана с залитым кровью лицом, отбивающегося топором от троих, а то и четверых противников.

Тогда он понял, что поредевшее войско Растака, теснимое с трех сторон бесчисленными полчищами врагов, сгрудилось в кучу у берегового откоса, что враг по-прежнему ломит с небывалой силой, стараясь выпихнуть из леса эту плотную человеческую массу и покончить с нею на льду замерзшей реки, а в середине кучи кричит Растак и, без сомнения, велит отходить, отходить, отходить…

Вернее – прорываться. Назад. Тем же путем.

* * *

Юрик очнулся на чем-то мягком, приятно и неопасно шелестящем при малейшем движении, и понял, что это трава, густая и сочная. Заливной луг. Припекало солнце, теплый воздух был наполнен влажными испарениями. Звенели и кусались комары, и с низким гуденьем крутился вокруг головы толстый наглый слепень. Пахло водой. Где-то невдалеке надрывался лягушачий хор.

Юрик поморщился и сел. Кружилась голова, и немного знобило. Болела и дергала распухшая рука. Повязка на ней осталась прежняя, а жгут с предплечья давно куда-то делся. Исчез и тулуп. Комбинезон же с отрезанным рукавом был, как глазурью, покрыт подсыхающей коркой грязи, начисто изменил цвет и неприятно пованивал. Не с парашютом сигать в таком комбинезоне и не красоваться среди туземцев – лежать и дальше в луже, что миргородская свинья.

Да, а где та лужа? Откуда грязь? Ничего не понятно…

Трава сбоку зашевелилась, и Юрик увидел жену-туземку. Расположившись в позе пластуна как раз на его тулупе, она прикладывала палец к губам и делала другой рукой понятные знаки: пригни бестолковку, не высовывайся! Юрик покрутил головой и обмер.

Он действительно лежал на заливном лугу, шагах в ста несла свои воды широченная река с лесистыми островами, и по ее берегу неспешно шествовал лохматый, как мочалка или хиппи, рыжий слон с горбом и загнутыми в бублик бивнями. Ну, натуральный мамонт шел, и никто иной! Не шел даже – шествовал в полном сознании своего палеолитического достоинства. Как есть, пахан местной фауны. Обозвать его горой мяса не поворачивался язык.

Сперва Юрик отвалил челюсть, затем, сказавши «во, блин!», нырнул в траву, однако спустя недолгое время голову все-таки выставил, притянутый зрелищем. Мамонт жрал разнотравье, наматывая его на хобот, и временами подцеплял что-то из реки, наверное кувшинки. Родственников его поблизости видно не было. Зверь пасся один. Если он и заметил людей в траве, то чихать на них хотел со своей колокольни. Прошло не меньше получаса, пока он удалился настолько, что Юмми нашла возможным приподняться и выговорить мужу за легкомысленную неосторожность.

– Ну, а что? – оправдывался Юрик, баюкая потревоженную руку. Он мучился нервной икотой и от полной иррациональности происходящего мешал туземные слова с русскими. – Зверь… ик!.. как зверь, мирный. Мамонтенок Дима – ик! – только большой…

– Благодари духов, что не верещишь сейчас под его ногой, – отрезала Юмми и, спохватившись, захлопотала вокруг мужа. При смене повязки выступила кровь, но до фонтана из перебитой артерии дело на сей раз не дошло. Рука выглядела неважно и явно находилась в размышлении: постепенно зажить или отмочить какую-нибудь пакость вроде гангрены. Тем более пальцы Юмми, накладывающие повязку, были покрыты той же грязью, что и Юриков комбинезон.

– Это ты – ик! – меня измазала? – поинтересовался Юрик. – А на кой?

Из ответа следовало, что жена больше всего печется о незаметности. Так, ясно… Защитная мимикрия. При опасности – нырнуть в плавни и квакать.

– Здесь не только звери, которых нет у нас, – пояснила Юмми почему-то шепотом. – Здесь и люди.

– Погоди, погоди, – забормотал Юрик, начиная прозревать. Икоту вмиг рукой сняло. – Так это что – опять новый мир? Ты открыла Дверь Волков?

Юмми кивнула. Не следовало говорить мужу прямо, что она спасла его от уже нависшей над ним гибели. Мужья не любят, когда их спасают жены, и, бывает, не прощают им этого до самой смерти.

– А… остальные?

– Остались там.

Здоровой, но несколько дрожащей рукой Юрик почесал в затылке.

– Во дела… Так мы здесь с тобой вдвоем, что ли?

Юмми снова кивнула. Увы, она ничего не могла сказать мужу о том, чем кончилась великая битва. Ей самой хотелось бы это знать. Дверь была рядом, медленно ползла в каких-нибудь пяти шагах, Юмми хорошо ее чувствовала. Открыть на миг, взглянуть… Но было страшно.

– Ну ладно, – с нервным смешком согласился Юрик. – Вдвоем так вдвоем. И мир тут, вижу, ничего, теплый. Жить можно. Да. Погоди, какое, ты говоришь, тут живет племя? Сыны Мамонта какие-нибудь?

Юмми покачала головой. Наигранная веселость мужа ей не нравилась. Все-таки любимый был чересчур легкомыслен. Но ничего, веселость сейчас пройдет…

– Я не знаю, как они себя называют, – печально призналась она. – И никто не знает. Они не такие, как мы, с ними не может быть мира. Они не знают ни металла, ни закона, ни Договора. Они люди, но похожи на зверей и хуже всяких зверей. Мы в Диком мире, муж мой…

Юрик выразился вслух, благо жена все равно не поймет. Потребовал объяснений, и таковые были даны. Оказалось, что он проспал на травке битых полдня и даже не почувствовал, как Юмми освобождала его руку от жгута, как она сняла с него тулуп и бронированный медными бляхами кожан и как мазала красный комбинезон болотным илом. Оба мешка с провизией и кое-какой одежкой были потеряны еще там, в буране и битве, в чем, конечно, ее, Юмми, вина… Мотоциклетный шлем также пропал. Из всего оружия остались боевой топорик да нож. Негусто…