Все наши ложные "сегодня" - Элан Мэстай

Поэтому я пропускаю последнее явление моей персоны – последнее на пять десятков лет.

Платформа, на которой установлен Двигатель Гоеттрейдера, опускается в подвальное помещение без окон, откуда и питает энергией мирок Лайонела. И я попадаю туда же, застывший в том положении, в каком был в миг включения машины времени. Я словно прикован к Двигателю незримыми и неощутимыми наручниками. Я держу прибор, как курьер, доставивший посылку к чьей-то двери. Я не перемещаюсь назад во времени. Я следую за Двигателем Гоеттрейдера, который совершает обратный путь в своей истории, сматывая нить тау-радиации, будто скачущий чертик на резинке.

А потом я никого не вижу, и по моим ощущениям это длится многие месяцы. Похоже, Лайонел редко навещал свое детище. Да и зачем ему лишний раз появляться в секретной лаборатории, если все идет должным образом? Он проверяет машину пару-тройку раз в год, и каждое посещение бывает кратким и будничным: пробегает взглядом по циферблатам приборов, кивает и удаляется. Причем, кроме Лайонела, здесь никто не бывает. Лайонел не доверяет никому, что легко понять, поскольку машины времени на дороге не валяются, не так ли?

Я бы точно свихнулся, если бы не Пенелопа.

Не Пенни – Пенелопа. Ведь именно она между делом рассказала мне, как справляется с тренировочными заданиями, разбивая каждую техническую процедуру на дискретные задачи и отсчитывая их по секундам. Пенелопа косвенно помогла мне взять контроль над бескрайним, текучим и бурным временным потоком.

Поэтому я и смог остаться в своем уме на протяжении первого десятилетия. Или, по крайней мере, я был более-менее адекватным, учитывая обстоятельства, которые человеческий разум не приемлет априори.

В общем, Пенелопа Весчлер сделала для меня то, чего я не смог сделать для нее: она спасла меня.

Система автоматизирована, и постепенно я вычленяю точные, ритмичные последовательности, содержащие в себе секунды, минуты, часы, дни, недели, месяцы и годы. Двигатель ни разу не выключался, значит, радиационная нить нигде не прерывается.

Я держу в руках портативную машину времени и жду.

Секунды складываются в минуты, месяцы – в годы, а те – в десятилетие, на протяжении которого я стою в ожидании.

Вероятно, именно так выглядело для Лайонела время, на протяжении которого он мог лишь гадать, когда же я постучу в дверь и приведу в движение нужную последовательность событий. Возможно, он устроил все это нарочно, чтобы помучить меня и продемонстрировать мне, какова была его жизнь и почему он вел себя именно так, а не иначе.

А если бы у Лайонела и не было таких намерений на мой счет, теперь-то вообще ничего не изменишь! Что ж, когда проводишь полвека в ожидании, остальное разом теряет смысл. Ты становишься одержимым, а то, что не помогает тебе достичь главной цели твоей жизни, превращается в театральный антураж. Этика начинает казаться сущей ерундой, вроде козявки, которую ты случайно находишь в собственном ботинке.

В первые годы путешествия во времени я много думаю о родных, которые, как и я, оцепенели в миг опасности, но состояние единожды испытанной тревоги трудно поддерживать в себе столь долгий срок. Кроме того, я сделал все, что мог, и, если верить Лайонелу, ни родителям, ни сестре, ни Пенни не причинят вреда.

Однако они подвержены той же опасности, что и остальные. Все человечество балансирует на кончике длинного разделочного ножа.

Я вспоминаю о Пенни. Острая тоска по ней начинает понемногу притупляться, несмотря на мою решительность и изначальную сосредоточенность на конкретной проблеме. Постепенно я все более и более – и, пожалуй, безвозвратно – воспринимаю ее как женщину из давнего прошлого. Я хочу спасти ее, но ведь это похоже на то, как если бы я по чьей-то просьбе пожертвовал собственной жизнью ради человека, которого встретил однажды, еще будучи ребенком.

Парадоксальная ситуация. Вам бы хотелось совершить нечто героическое и помочь вашим любимым, но вы почему-то ничего не предпринимаете. Вы просто стоите столбом в темном помещении, заполненном тихим стрекотанием, и перебираете в голове смутные воспоминания.

Затем меня посещает дикая мысль. Неужели с ней, с этой женщиной, я был знаком на протяжении нескольких недель десять, двадцать, тридцать, сорок, пятьдесят лет назад? Я что, и впрямь готов за нее умереть? Нет, я надеюсь, что она в порядке, но разве сейчас это имеет значение? Есть дела и поважнее – обязательно должны быть, – в противном случае никакой подсчет секунд и минут не поможет мне удержаться в здравом рассудке.

Очевидно, я не могу позволить миру и дальше страдать в технологическом и социальном упадке лишь из-за своей эмоциональной привязанности. Пустить по неверному пути мировую цивилизацию и не позволить создать фундамент благосостояния планеты только потому, что мне нравится моя семья и наши чувства с Пенни взаимны – чудовищный эгоизм – в самом крайнем идиотическом проявлении.

И кто же из нас настоящий монстр: Лайонел, позволивший себе парочку угроз и манипуляций ради общего блага, или я, пытающийся воспротивиться своей миссии? А ведь именно моя глупость и привела к столь плачевным результатам.

Несомненно, мне некого винить, кроме себя.

Мне хватает десятилетия, чтобы избавиться от последних остатков эгоизма. Теперь я могу искренне принять предложенный мне образ действий.

Приблизительно в 2004 году меня посещает очередное озарение. Я твердо убежден, что сделаю все возможное, дабы вернуть вектор времени в правильное русло. И я вовсе не хочу мстить Лайонелу, брать реванш и спасать Пенни и моих родных.

Четырнадцать лет назад Лайонел заканчивает сборку машины времени. Она готова к испытанию.

И вот тогда я становлюсь настоящим соглядатаем. Я получаю привилегию и проклятие наблюдать за тем, как Лайонел почти сорок лет бьется над своим недоделанным изобретением. Его мастерская находится в углу подземного бункера, где расположен Двигатель. Человек, обладающий безграничными финансовыми, техническими и интеллектуальными ресурсами, сознательно предпочитает работать в помещении, смахивающем на тюремную камеру. Может, он и в курсе, что я глазею на него, но тактично не показывает мне, что осведомлен о моем присутствии. Я – точно такой же призрак, каким был в тот день 1965 года.

И какая же картина разворачивается передо мной? Неудачи. Сплошное скопище неудач. Чем дальше я погружаюсь в прошлое, тем больше провалов я вижу у Лайонела. Но лишь так и можно прийти к пониманию другого человека. Не по успехам. Не по результатам. По борьбе. Отрезок между стартом и финишной чертой является правдой жизни.

Получается, что Лайонел преподнес мне неожиданный подарок. Уважая и презирая его, пытаясь его судить и оправдывать, поражаясь его достижениям и, возможно, подготавливая его гибель, я узнал Лайонела Гоеттрейдера лучше, чем кого бы то ни было. Сгорбившись над столом, набрасывая вычисления изгрызенным желтым карандашом, переделывая оборудование, проводя моделирование на компьютере собственной сборки, он работал круглые сутки напролет. Каждый день, в будни и праздники, без выходных. Он пытался сделать нечто невероятное.