Клуб избранных - Александр Овчаренко

– Ты бы, сибирячок, попридержал бы гонор свой, а то больно заметный стал, как павлин средь колхозных кур. Того и гляди, «заметёт» тебя «ментовка» для проверки, а на проверку что выйдет? – процедил сквозь зубы Шершавый, морщась от элитного Лёшкиного парфюма.

– Не «заметёт»! – свысока ответил Леха. – Она таких, как ты, «гопников»[67]тормозит, а приличным людям она честь отдаёт.

В тот раз ему повезло: увернулся он от кулака обиженного сотоварища. Второй раз ударить Шершавый не успел, потому как мимо проезжал милицейский патруль, который хотел их с Лёшкой, как нарушителей общественного порядка, в кутузку забрать, но обошлось, договорились на месте. Лёшка тогда не пожадничал, сунул сержанту пятитысячную банкноту, чем и замял дело. Но Шершавый на него обиду затаил.

– Ты теперь, землячок, под ноги смотри хорошенько, а то неровен час, споткнёшься! – злобно процедил партнёр и плюнул Лёшке на лакированные туфли.

Однако на этом неприятности не кончились. По приезду в Медведково схлопотал Лёшка от Жорки хорошего «леща». Хотел Карась сгоряча ещё добавить, но Лёшка увернулся.

– Понимаете, сэр! – как ни в чём не бывало продолжил беседу Жорка. – В нашем бизнесе многое строится исключительно на доверии к партнёру, поэтому «кидать» партнёра, а также хамить ему и бить морду категорически воспрещается. А ты, гнида лагерная, что творишь? Ты знаешь, сколько я бился, пока этот канал сбыта наладил? Ты знаешь, какие в этом бизнесе «бабки» крутятся, какие люди за всем этим стоят? Ты кем себя вообразил? Забыл, кто ты есть на самом деле? Запомни, Цыганок! Какой бы модный клифт[68]ты на себя не нацепил, ты есть и остаёшься «мокрушник» беглый! Ты, падла, на воле ходишь, потому что я этого хочу. Ещё один «прокол» и тогда лучше сам вздёрнись: тебе умирать легче, а мне хлопот меньше!

После этого разговора Лёшку три недели никто не беспокоил. Он даже стал подумывать о поездке на северный берег Чёрного моря, но неожиданно позвонил Жорка и приказал срочно выезжать в Москву. На вокзале, в туалете, передал Жорка ему тюбик из-под крема для бритья.

– Это всё? – удивился Цыганков. – Жорка, ты что, смеёшься? Из-за этой малости я должен через всю страну целую неделю на поезде ишачить?

– Рот закрой! – осадил его Жорка. – Ничего с тобой не будет, прокатишься с комфортом туда и обратно. Это тебе не стволы на лесосеке валить! От этой малости будущее нашего бизнеса зависит. Проба это.

– Чего? – не понял Лёшка.

– Проба говорю. Золотишко с нового прииска. По этой пробе наши химики определят количество примесей в золоте, после чего «большие дяди» решат: иметь с нами дело или нет! Так что вези смело! Оплата по обычному тарифу. Если всё сладится, дам тебе месяц отпуска.

Лёшка на руке тюбик взвесил, и показалось ему, что тюбик подозрительно лёгкий.

– Золотой песочек, поди, потяжелей, будет, – подумал он и потряс тюбик над ухом.

– Осторожней! – зашипел Карась. – Спрячь, не отсвечивай!

Лёшка тюбик в карман пальто спрятал, и о своих сомнениях забыл. Мысли о предстоящем отпуске завладели им. За всю жизнь не было у Лёшки отпуска, даже после того, как из зоны откинулся, не было. Хотел с Карасём попрощаться, но подевался куда-то партнёр, ушёл по-английски, не попрощавшись.

Впервые уезжал Алексей с тяжёлым предчувствием. Страха не было, но был на душе какой-то неприятный осадок, вроде как после «палёной» водки: вроде бы и хмель в голове, и досада в сердце, что опять обманули. В купе ему попался разговорчивый попутчик – владелец крупной фирмы по добыче рыбы и других морепродуктов, которые он, выловив возле родных берегов, продавал в первом японском порту. Денег у фирмача было немеряно, но от самого Владивостока он ехал в купе один, поэтому искренне обрадовался появлению попутчика.

– Ну, теперь другое дело! – радостно гудел фирмач, доставая из саквояжа коньяк и рыбные закуски. – Теперь и выпить и поговорить есть с кем.

Они выпили за знакомство, потом ещё и ещё, но разговор не клеился.

– Ты кто по жизни? – поинтересовался фирмач.

– Я? Я лесом торгую. – вспомнил «легенду» Цыганков.

– А чего грустный такой?

– Да так, с бизнесом кое-какие «непонятки»[69]!

– Так разрули[70]! – посоветовал фирмач, наливая Лёшке полстакана марочного коньяка. – Или тебе впервой?

– Да нет, не впервой! – вздохнул Леха. – Вот вернусь из Москвы и займусь этим. Если, конечно, вернусь!

– Удачи! – пожелал попутчик и одним махом вылил содержимое стакана себе в глотку.

В Москву они прибыли под вечер, когда солнце зацепилось розовым краем за столичный горизонт. Перед выходом из вагона Цыганков переложил тюбик с золотой пробой в задний карман брюк.

– Хоть и не совсем удобно, зато не вытащат! – решил Лёшка, надевая на нос очки в тонкой золотой оправе. Выйдя из вагона, он не спеша осмотрелся и неторопливо пошёл в сторону вокзала. Откуда-то из толпы вынырнул и прилепился к нему малолетний «отморозок».

– Слышь, фраерок! Отстегни червончик на детский панадол, – заступив дорогу, стал наезжать на Лёшку молодой беспредельщик. Цыганков попытался его обойти, не связываться, но паренёк, явно нарываясь на неприятности, вновь преградил ему дорогу. – Отстегни, не жмись. Я же вижу, что ты весь «упакованный»! Отслюнявь[71], с тебя не убудет!

Лёшка остановился, снял очки и, протирая стёкла ослепительно белым платком, негромко обратился к надежде организованной преступности:

– Видите ли, молодой человек, принимая во внимание обстоятельства нашей нечаянной встречи и Ваши непомерные амбиции, я, конечно, должен был дать Вам в рыло, однако…». Далее последовала отборная лагерная «феня»[72]часть которой малолетка не понял, но, посмотрев на Лёшку с уважением, мгновенно отстал и растворился в толпе приезжих.

Если бы Цыганков был внимательней, то заметил бы, как малолетний преступник, проходя мимо лениво покурившего милицейского наряда, еле заметно кивнул головой. После этого со стражей порядка сонливость как ветром сдуло. Мгновенно подобравшись и напустив на лица официально-нейтральное выражение, патрульные, торопливо расталкивая спешащих на поезд пассажиров, целенаправленно устремились наперерез Цыганкову. Зашли они грамотно: один преградил Цыганкову дорогу спереди, второй остался за спиной, отсекая путь к отступлению.