Огни на Эльбе - Мириам Георг

показалось, что глаза у нее блестят. Она определенно плакала. «Что же с ней такое? – с беспокойством спросил он сам себя. – Неужели все дело в том, что Генри не нашел для нее времени? Но она всегда относилась к этому с пониманием, у него ведь выпускные экзамены на носу. Женщины. Вечно все такие чувствительные, а стоит спросить о причинах, так сразу молчок». Он был не в силах их понять. Впрочем, если он будет действовать с умом, это ему и не понадобится. Он подумал о Кае, и его тело сразу же отреагировало. Должно быть, он еще не спит. А если все-таки спит – что ж, Франц его разбудит.

Глава 15

В покоях бабушки всегда пахло травяной мазью для суставов и луговым чаем, который Герта заваривала для нее каждое утро. Лили постучала в дверь и осторожно заглянула внутрь.

Старая дама не шевелилась. На мгновение Лили подумала, что она даже не слышала стука. Китти Карстен, словно пожилая королева, сидела в своей гостиной, глядя на сад. Ее седые волосы, собранные в строгую прическу, были спрятаны под большой старомодный чепец, на ногах были кружевные чулки и расшитые бисером суконные туфли, а вокруг стула ниспадало тяжелыми складками черное платье. Несмотря на свой возраст и бесчисленные недуги, она по-прежнему каждый день надевала корсет, который, стискивая ее со всех сторон, заставлял старую даму держать спину прямо. И никто, даже сама императрица, не смог бы уговорить Китти Карстен снять его.

Доктор Зельцер утверждал, что корсет был основной причиной ее болей. Под его разрушительным воздействием легкие постепенно срастались с ребрами и диафрагмой. Кроме того, корсет на протяжении шестидесяти лет давил ей на печень и селезенку, вызывая бурление в животе, спазмы и расстройство желудка. Лили знала об этом лишь потому, что однажды ворвалась в комнату, где доктор Зельцер беседовал с отцом. Доктор как раз демонстрировал Альфреду рисунок, где было наглядно показано, почему его матери стоило бы отказаться от этой «клетки» (так Зельцер называл корсет).

Увидев девочку на пороге, доктор помахал ей рукой, призывая подойти ближе.

– А, Лили! Вам тоже стоит взглянуть. Чем раньше вы поймете риски ношения корсета, тем лучше. Молодой организм еще в состоянии это выдержать, но ничто не обходится без последствий.

На рисунке можно было увидеть, что кишки, которые в нормальном состоянии находились в середине живота, опускались и деформировались под воздействием корсета.

После этого разговора отец и Зильта долго пытались вразумить Китти, но каждая их попытка заканчивалась такой бурей, что они вынуждены были сначала отложить эту тему, а потом и вовсе пообещать старой даме больше никогда ее не поднимать. Чуть позже, когда Лили обзавелась своим первым корсетом, она поняла, почему доктор был против. Боль была просто адской.

Китти, впрочем, не жаловалась. Каждый день за завтраком и ужином она принимала лошадиную дозу болеутоляющих. Лили знала, что у нее искривлен позвоночник. Но пока никому не довелось услышать ее жалобы или увидеть, чтобы она опиралась на спинку стула.

Войдя в комнату, Лили увидела, что на маленьком столике рядом с кроватью бабушки по-прежнему лежала вышивка. Она всегда была там, даже несмотря на то, что в букете, над которым работала Китти, уже долгое время не прибавлялось ни цветочка. Скрюченные пальцы больше не позволяли бабушке держать иглу. Но безделье было столь же недопустимо для дамы ее поколения, как неподобающий наряд. Соблюдение приличий стало теперь едва ли не главной ее задачей. Все в доме знали, что Китти серьезно больна, но говорить об этом было строго воспрещалось – всем без исключения, даже ее слугам, которые стирали окровавленные полотенца, опорожняли ночные горшки, которые пахли гнилью, и день за днем носили старую даму вниз по лестнице.

– Бабушка! – Лили поцеловала Китти в щеку, и старая дама вздрогнула. Если бы Лили не знала бабушку так хорошо, она бы подумала, что еще пару секунд назад та дремала с открытыми глазами.

– Моя милая, как замечательно, что ты меня навестила! – Она вцепилась в спинку стула жилистыми руками и села еще прямее, чем прежде. Китти всегда называла Лили «своей милой». И хотя девушка никого так не боялась, как бабушку, она не могла не признать, что Китти была способна на удивительную привязанность. «Она очень тебя любит, поэтому и строга с тобой, – говорил иногда отец. – Точно такой же она была и со мной!».

Лили тоже любила бабушку робкой, почтительной любовью, однако пропасть между их поколениями становилась все глубже, и иногда девушке казалось, что они пришли из двух разных миров, которым попросту не суждено соприкоснуться. Но зато она всегда находила в Китти верного союзника, когда дело касалось Михеля. Бабушка, столь крепко державшаяся общественных приличий, без малейших колебаний отступала от них, когда дело касалось ее младшего внука. Лили знала, что если бы старая дама выступила за то, чтобы мальчик рос в приюте, как того требовали правила, никто не посмел бы ей возразить. Поэтому за то, что Михель все еще жил с ними, во многом нужно было благодарить именно ее. Пусть даже Китти и настаивала, чтобы его пребывание в доме хранилось в строжайшей тайне.

– Где наш пострел? – спросила Китти, словно читая ее мысли, и поправила чепец.

– Михель в своей комнате, у него сейчас урок.

– Ты что-то бледненькая. Весело было на балу? Расскажи-ка мне обо всем! – потребовала Китти и позвонила в маленький колокольчик, который всегда и всюду носила с собой.

В тот же миг в комнату впорхнула Лиза и налила Лили чаю. Девушка могла бы сделать это сама, но бабушка настаивала, чтобы она оставила это слугам. Старая дама зорко следила за каждым движением Лизы, но горничная работала у них уже больше десяти лет, и ее не так-то просто было сбить с толку.

– Спасибо, Лиза, мне, если можно, буквально один глоточек! – улыбаясь, сказала Лили.

Она не хотела оставаться в покоях бабушки дольше, чем это было необходимо. Всякий раз, как она приходила, старая дама так и пронизывала ее взглядом водянистых зеленых глаз, и Лили, даже ни в чем не провинившись, чувствовала себя так, будто ее допрашивают. Она боялась, что невольно выдаст себя, подчинившись власти этого взгляда, а это было бы очень некстати, учитывая, сколько секретов она ей приходилось хранить в последнее время. А сегодня она вдобавок была расстроена. По одному покрасневшему кончику носа можно было со всей определенностью сказать, что она ни на секунду не сомкнула глаз – всю ночь девушка плакала и