Сыщица начала века - Елена Арсеньева

Это оказалась не детская, а роскошная спальня, вполнепригодная, чтобы снимать здесь эротические сцены из великосветской жизни –такой, какой она представляется жителям Автозаводского района. Дороженныетканевые обои на стенах, приземистый сексодром посреди, застеленный чернымшелковым бельем, на полу белые медвежьи шкуры явно искусственногопроисхождения, в углу огромный, в полстены, «Шарп». В постельке лежалбеленький, скромненький, хорошенький мальчик в одних плавках. Он был бы простопрелесть, кабы не портили его набрякшие мешки под глазами и капризнооттопыренная нижняя губа. Мальчик был лет этак тридцати. В комнате противно пахлопрокисшим пивом.

– Это и есть ребенок? – поинтересовалась Света, глянувчерез плечо на хозяйку, которая нервно тискала в руках флакончик с валерьянкой.

– Это мой сын, а что? – вызывающе провозгласила дама.

Сынуля перевернулся на спину, не без интереса огляделявившихся женщин, и этот интерес дерзко шевельнулся в плавках. Дама суетливометнулась к постели и прикрыла ребенка пуховым белым одеялом.

Теперь Алена рассмотрела ее получше и обнаружила, что изпышных розовых, отделанных перьями домашних туфелек торчит пальчик, отродясь незнавший педикюра.

Она заперхала, пытаясь скрыть смех.

Чудны дела твои, господи!!!

– Что с ребенком? – невозмутимо спросила Света,игнорируя обитателя черно-белой постели.

– Он вчера был в бане… а сегодня не может встать…

«Ого!» – чуть не вскрикнула распутная писательница, ноблагоразумно промолчала.

Света, впрочем, и ухом не повела. Спокойно посчитала пульс,померила давление, прослушала «больного». Мальчонка откровенно нежился в ееруках.

– Все понятно, вы перегрелись, поэтому сильно подскочилодавление, – благожелательно сказала Света. – Правильно делаете, чтопьете пиво, оно обладает положительным эффектом.

Ребенок так и расцвел.

Алена изумилась. Неужели все дамы постбальзаковскоговозраста начинают испытывать запоздалую нежность к молодым красавчикам?Выходит, и Света подвержена этому поветрию? Но тут ведь не красавчик и далеконе молоденький! И что это за фигня насчет пива, которое чем-то там обладает?!

Тем временем Света достала из чемоданчика шприц и двекакие-то ампулы и так улыбнулась «мальчонке», что он с удовольствием подставилей свою бледную, но вполне подкачанную задницу.

– Больно, маленький? – дрожащим голосом простоналамаменька.

– Ничего, потерплю! – мужественно отозвался малыш исделал попытку погладить пухлую Светину коленку. Снисходительно улыбнувшись,доктор Львова сделала ему «козу», подняла чемоданчик и направилась к двери.Алена поспешила следом.

– Мама, заплати девушкам! – томно пожелал мальчонка.

– Девушки, сколько я вам должна? – послушно проблеяла мама.

– Нисколько, – величаво ответила Света. – Купителучше ребенку мороженого!

Из дому они вышли молча, молча забрались в салон. ЗдесьСвета легла на носилки, о которых продолжала мечтать Алена, и начала хохотать.

– Пак, поехали поскорей! – крикнула Света. –Лазекс действует довольно быстро!

«Фольксваген» рванул со двора как подстегнутый.

– Что? – спросила Алена, видя в зеркальце водителясморщенное в улыбке маленькое корейское личико. Надо же! Пак улыбается! Эточто-то значит! Ему понятно, а Алене – нет? – Что ты ему уколола?

– Лазекс, – повторила доктор Львова. – Причем соснотворным.

– Да это что такое, лазекс?

– Мо… мочегонное! – последовал ответ.

Неведомо, сколько бы они еще хихикали, когда бы вновь неподал голос «Курьер». Итак, жизнь не унималась…

А этот вызов обещал быть посерьезней. Резкое падениедавления у пенсионерки, улица Заречная.

– Пак, давай, гони! – Лицо Светы сталосерьезным. – Ох, ненавижу я эти падения давлений!

Въехали во двор дома, очень похожего на тот, в котором жилаАлена: облезлая желто-розовая коробка, построенная в начале 50-х пленныминемцами. На Дальнем Востоке и в Сибири, где Алена бывала в командировках, онавидела совершенно такие же дома, возведенные пленными японцами.

Двор был пуст, только около одного подъезда со скучающимвидом переминался с ноги на ногу какой-то мужик в длинном черном пальто и низконадвинутой на лоб черной кожаной кепке.

– Квартира тридцать, – заглянула Света вблокнот. – По-моему, нам к среднему подъезду, как раз где дяденька стоит.Ага, выходим. Ну ладно, Пак, не скучай, мы скоро вернемся.

…Как бы не так…

Они подошли в подъезду. Мужчина отвернулся, закуривая.

Вошли. Внутри темнота.

Но за спиной промелькнул луч света, хлопнула дверь – видимо,кто-то зашел в подъезд вслед за ними.

Алена полуобернулась было, как вдруг что-то твердое,холодное уткнулось в ее шею.

– Не оборачиваться, – проговорил сдавленныйголос. – Иначе стреляю.

Смольников вдруг начинает громко стонать. Я прихожу в ужас!А вдруг он так раздражит наших палачей, что его убьют немедленно? Я делаюсильный рывок и отталкиваю Красильщикова. Судя по звукам, мне повезло: он неудержался на ногах. Эти выигранные секунды для меня много значат! Я вскидываю руки,связанные спереди, хватаясь за эти невыносимые платки, которым и замотано моелицо. Прежде всего освободить рот…

Удалось! Но губы мои онемели, я не сразу могу справиться сними, а Красильщиков уже вскочил, уже снова схватил меня…

– Остановитесь! – невнятно выкрикиваю я. – Если выубьете нас, это уже вам не поможет! Вас ничто не спасет, потому что изпрокуратуры отправлен телеграфный запрос в Минск, на место вашего прежнегожительства!

Красильщиков тихо чертыхнулся и ослабил хватку.

– Что? – рявкнул Вильбушевич.

– Что слышите! – кричу я, пытаясь освободиться отвторого платка. – Вы на примете у полиции, наша гибель только осложнитваше положение. Вам надо о том, как с властями поладить, думать, а не новыеубийства замышлять, к тому же убийства должностных лиц…