Россия. Век XX. 1901–1964. Опыт беспристрастного исследования - Вадим Валерианович Кожинов

столь уж громадной цифрой, если забыть, что население Франции было тогда в 6–7 раз меньше населения России эпохи ее Революции (и, следовательно, гибель 4 млн французов соответствовала гибели 25–30 млн жителей России) и что в конце XVIII века не имелось тех средств уничтожения, которые «прогресс» создал к XX веку…

Известнейший специалист в области исторической демографии Б. Ц. Урланис писал о жертвах Французской революции: «…этот урон был настолько значителен, что французская нация так и не смогла от него оправиться и… он явился причиной уменьшения роста населения во Франции на протяжении всех последующих десятилетий»[220]. И в самом деле: ко времени Революции население Франции составляло 25 млн человек, Великобритании – 11 млн, Германии – 24 млн, а к концу XIX века, соответственно: 38 млн, 37 млн и 56 млн; то есть население Германии выросло в два с лишним раза, Великобритании – даже в три с лишним, а Франции – всего лишь на 50 процентов…

«Варварство» революций, выражающееся и в самом характере, в «качестве» деяний революционеров, и в грандиозном количестве жертв, имеет свое достаточно четкое объяснение. Ведь революция – это уничтожение – убийство – существующего к моменту ее начала общественного организма; и потому не только те, кто пытаются защищать уничтожаемый прежний строй, но даже и те, кто не борются против него, предстают как ее враги. Один из вождей Французской революции, Сен-Жюст, обращаясь к соратникам, дал формулу, ставшую своего рода законом: «Вы должны карать не только предателей, но и равнодушных; вы должны карать всякого, кто пассивен в республике»[221].

* * *

Я обратился к Французской революции, в частности, потому, что варварство Российской революции постоянно пытаются «объяснить» некой специфически «русской» жестокостью. Между тем сопоставление реальной картины обеих революций неоспоримо свидетельствует, что все происходившее с 1917 года в России если даже и не уступает, то и не превосходит дикость и гибельность происходившего после 1789 года во Франции. И необходимо сознавать, что двухсотлетняя даль времени и, кроме того, ежегодные пышные торжества в Париже 14 июля под звуки «Марсельезы» заслоняют чудовищные зрелища, разыгрывавшиеся перед тысячными толпами (гильотинировались и мальчики 13–14 лет, «которым, вследствие малорослости, нож гильотины приходился не на горло, а должен был размозжить череп»), и заглушают вопли людей, запертых в идущих на дно барках.

Нельзя не напомнить, что самый варварский террор приходится на первые пять революционных лет (до 1795 года), когда существовавший до 1789 года общественный организм еще так или иначе сопротивлялся, боролся за жизнь. И, возвращаясь к Российской революции, мы сможем убедиться, что дело здесь обстояло так же: самые дикие «методы» и самые громадные жертвы присущи первому пятилетию – до 1923 года.

В 1994 году были впервые опубликованы два поистине чудовищных приказа, отданных в июне 1921 года (когда, между прочим, Сталин еще не был «генсеком»). Речь шла о бунте тамбовского крестьянства («антоновщина»), начавшегося в августе 1920 года и к июню 1921-го уже почти полностью подавленного. Тем не менее 12 июня командующий войсками Тамбовской губернии (приказ подписал также начальник штаба этих войск) объявил:

«Остатки разбитых банд и отдельные бандиты… собираются в лесах… Для немедленной очистки лесов ПРИКАЗЫВАЮ:

1. Леса, где прячутся бандиты, очистить ядовитыми газами, точно рассчитывать, чтобы облако удушливых газов распространялось полностью по всему лесу, уничтожая все, что в нем пряталось.

2. Инспектору артиллерии немедленно подать на места потребное количество баллонов с ядовитыми газами и нужных специалистов…».

В соответствии с этим инспектор артиллерии распорядился:

«Стрельба должна вестись настойчиво и большим количеством снарядов… Общая скорость стрельбы не менее трех выстрелов в минуту на орудие…».

Это отношение к русским крестьянам, бунтовавшим против продразверстки (использование которой, кстати сказать, власти неоправданно затянули – что к тому моменту уже было официально признано), как к неким вредным существам, словно бы не имеющим человеческого статуса, о многом говорит. Но еще более чудовищен был второй приказ, отданный через одиннадцать дней, 23 июня 1921 года:

«Опыт первого боевого участка показывает большую пригодность для быстрого очищения от бандитизма известных районов по следующему способу… По прибытии на место волость оцепляется, берутся 60–100 наиболее видных лиц в качестве заложников… жителям дается два часа на выдачу бандитов и оружия, а также бандитских семей… Если население бандитов и оружия не указало по истечении двухчасового срока… взятые заложники на глазах у населения расстреливаются, после чего берутся новые заложники и вторично предлагается выдать бандитов и оружие… В случае упорства проводятся новые расстрелы и т. д. (это “и т. д.” бесподобно! – В. К.) … Настоящее Полномочная комиссия ВЦИК приказывает принять к неуклонному исполнению»[222].

Как ни прискорбно, цитируемые приказы отдали (и проследили за их исполнением) бывшие русские офицеры, которые до революции, без сомнения, не могли даже вообразить себе подобные акции по отношению к русским крестьянам; это командующий войсками Тамбовской губернии М. Н. Тухачевский, начальник штаба Н. Е. Какурин и главный заправила – председатель Полномочной комиссии ВЦИК В. А. Антонов-Овсеенко (до революции он также был некоторое время офицером русской армии).

Все трое в 1930-х годах погибли, и их участь рассматривается как одно из проявлений варварского сталинского террора. Но согласитесь: их гибель – чем бы она ни была вызвана – меркнет перед их злодеяниями 1921 года по отношению к множеству людей…

Нельзя не сказать, что и тамбовские повстанцы отнюдь не были ангелами (о чем еще пойдет речь), однако такое поистине дьявольское поведение власти выявляет варварскую суть революции на первой ее стадии. В 1930-х годах едва ли можно обнаружить образчики подобной «методологии» в обращении с населением страны. Мне скажут, что это объясняется не «гуманизацией» власти, а отсутствием такого мощного сопротивления ей, какое имело место в 1918–1921 годах. Но если даже причина именно в этом, факт остается фактом: варварство первых лет революции ни в коей мере не было «превзойдено» в последующий период. И это ясно не только из «качества» террора, но еще более из количественных масштабов гибели людей.

В массовом сознании по сей день господствует совершенно ложное представление, согласно которому наибольшие человеческие потери приходятся на вторую половину 1930-х годов, – в особенности на 1937 год. Это представление внедрялось в течение долгого времени идеологами, которых человеческие потери первых лет революции и периода коллективизации волновали не столь уж сильно или даже совсем не волновали… А погибших в «1937-м» эти идеологи воспринимали как близких им, «своих» людей.

В действительности человеческие потери 1918–1922 годов и даже 1929–1933 годов были прямо-таки несоизмеримо более значительными, нежели потери второй половины 1930-х годов. Чтобы доказать это, придется