Ричард Длинные Руки - конунг - Гай Юлий Орловский

– Бой! – взревел Суллинг.

Он ринулся на меня с диким криком, я должен бы испугаться и начинать отступать под бешеным натиском, потом кое-как остановиться у самой стены, где начнем обмениваться прощупывающими ударами, потом он резко начнет теснить меня, собьет с ног, даже выбьет из рук меч, начнет с торжеством бить сверху, а я буду перекатываться вправо-влево, его меч будет высекать искры о каменные плиты… и плевать, что под нашими ногами толстый ковер, все равно должны быть злые скрежещущие искры, но я наконец исхитрюсь схватить свой выпавший меч, и когда он с торжеством замахнется, чтобы разрубить меня пополам, я внезапно всажу острие ему в живот. Или в грудь, но в живот все-таки красивше. Он вытаращит глаза в безмерном удивлении, точно так же удивятся переживающие за меня зрители, за время схватки ко мне проникнутся симпатиями даже те, кому я не нравился, ведь симпатизируют всегда слабейшему…

…однако мне эти драки осточертели, в самом деле становлюсь миротворцем и гуманистом, потому просто отразил его бешеный удар, а мой тяжелый двуручник тут же рассек ему голову до нижней челюсти. Белый мозг, почему-то называемый серым, сразу стал красным, красиво потек по обе стороны лезвия.

Среди придворных послышались ахи, но ни одна дама не рухнула в обморок, напротив, проталкиваются вперед, в группе лорда Хорнельдона еще смотрят оцепенело, не веря, что все случилось настолько быстро, так не бывает, а я брезгливо вытер лезвие об одежду Суллинга, оставляя длинные красные полосы. Под его трупом быстро расплывается лужа красной горячей крови, от нее поднимается приятный такой пар…

Я осмотрел лезвие, не осталось ли пятнышка, задержал меч в руке.

– У этого дурака, – сказал я громко, – могли быть друзья, они бывают даже у полных идиотов, так что если есть желающие вступиться за его честь… прошу!

На меня смотрели с испуганным недоумением, я подождал чуть и, подойдя к группе воинов барона Унгера, с поклоном протянул меч Гриммельсдэну.

– Благодарю вас, сэр, вы помогли спасти мою честь.

Он взял меч со вздохом, лицо мрачно, буркнул:

– Признаться, я не думал, что все будет так драматично. Однако что сделано, то сделано.

Воины смотрели на меня с угрюмой злобой. Я надменно обвел их взглядом, все ниже меня ростом, что и понятно, плюс я вообще-то и пошире в плечах, а руки мои толще почти вдвое. И хотя стараюсь выглядеть доброжелательным, человек с улыбкой нравится всем, но сейчас, похоже, у меня совсем другое выражение.

– Рад, – произнес я холодно и с должной долей высокомерия, как надлежит произносить слова настоящему лорду, – что вы поняли.

Я вернулся к Ашворду, взял его под руку.

– Дорогой сэр Ашворд, продолжим нашу беседу, так грубо прерванную на минутку, о поэзии минизингеров…

Он мгновение смотрел ошалело, потом вздрогнул и сказал громко:

– Вы глубоко правы, утверждая, что барды аррулистической ветви точнее рифмуют, чем керунисты, для которых важнее словесные кружева…

Мы пошли к выходу из зала, перед нами расступались поспешно и почтительно. Группа барона Унгера, к счастью, осталась в сторонке, иначе даже не знаю, что произошло бы. При всей улыбчивости все еще киплю и попер бы напролом, а там будь что будет, сейчас я не политик, а человек, что вышел из пещеры и обвел угрюмым взглядом мир: теперь я здесь хозяин!

Стражи почтительно распахнули передо мной двери. Ашворд задрал нос и вышел с таким видом, словно солнце светит ему одному.

Навстречу со стороны королевских конюшен поспешил к нам навстречу человек, в котором всякий узнал бы старшего конюха.

– Сэр Ричард, ваши спутники уже оседлали коней!

– Иду-иду, – ответил я.

Ашворд спросил встревоженно:

– Вы куда это собрались?

Я ответил откровенно:

– Нам лучше бы убраться подальше на прогулку, когда от короля выйдет барон Унгер. Думаю, он вспылит… лучше нам увидеться, когда остынет и начнет думать более здраво.

Ашворд покачал головой, взгляд стал очень серьезен.

– Сэр Ричард, скажу откровенно… вы мне этим поступком очень понравились, как и всем нашим, люди барона Унгера ведут себя отвратительно, чувствуя безнаказанность. Но за вашу жизнь теперь никто не даст и стертой монеты.

– Придется столкнуться с этим бароном?

Он кивнул.

– Да, убийство Суллинга заденет его самолюбие. Но главное не в нем, сэр Ричард…

– ???

– Хорнельдон, – произнес он тихо.

От его слов и вида повеяло смертельным холодом. Я зябко передернул плечами, но заставил замороженные губы растянуться в улыбке.

– Бог не выдаст, – ответил я как можно спокойнее, – свинья не съест! А Бог вроде бы с нами.

– Где вас искать?

– Проедемся чуть по городу, – сообщил я. – К вечеру вернемся. Нам завтра возвращаться, надо спешить.

Он охнул:

– Завтра?

Я виновато развел руками.

– Понимаю, событие такого масштаба… Но я приехал без всякой подготовки. По-глупому, можно сказать. Увидел, что смогу выкроить недельку, вот и… понимаете, там у нас война…

Он отступил на шаг, оглядел меня внимательно.

– Ах да, вы же человек войны, теперь вижу. За улыбкой прячется волчий оскал, да?

– Не совсем, – ответил я. – С другой стороны, я не рядовой рыцарь, так что понимаете…

За деревьями послышался стук копыт, выметнулись на великолепных конях сэр Торкилстон и Ордоньес, оба довольные, смеющиеся.

Ордоньес прокричал с ходу:

– Ваша светлость, по велению Его Величества нам подобрали лучших коней! Хотели и вам, но кто сравнится с вашим черным зверем?

– Где он? – спросил я.

– К нему боятся подойти, – сообщил Торкилстон с ухмылкой. – Кормят подковами, держа на лопате… Так он и лопаты жрет, когда ухватит. Там народу собралось!

Я вздохнул.

– Ладно, пока еще седлать не разучился.

Бобик увязался с нами, Ашворд тоже велел подать ему коня, дескать, король голову снимет, если с нами что случится или нас плохо примут в городе.

Народ при виде ужасающего черного пса с багровыми глазами бросался в стороны, женщины приседали до земли и закрывали голову руками.

Ордоньес сразу начал присматриваться к женщинам, Торкилстон к городской страже, ее вооружению, а я слушал пространный рассказ Ашворда о самом королевстве Вестготия, что образовалось, как говорят древние легенды, из экипажа разбившегося о рифы корабля. Спаслось всего пятеро: двое мужчин и три женщины, их потомство и составило первое поселение, а уже через два-три поколения самые свободолюбивые начали забирать жен и уходить в неведомую даль, где и основывали свои города.