Царь Гектор - Ирина Измайлова

Поразмыслив и посовещавшись с остальными командующими, Гектор приказал ехать Анхаффу с двумя десятками воинов и Яхмесу, поскольку он один мог рассказать Великому Дому о предательстве номарха и о том, каким образом ливийский отряд сумел обойти войско фараона с тыла и едва не напал на него врасплох. К сожалению, нельзя было подкрепить свидетельства признанием предателя Тефиба: тот был мёртв — как перед тем десятки ливийцев, он умер от страха, увидав перед собою чудовищного ящера...

— Я рад, что Гектор выбрал меня. Мне хотелось бы отомстить номарху за смерть моего дяди, — сказал Яхмес Ахиллу. И добавил вполголоса, отвода взгляд в сторону: — К тому же лучше будет, если я уеду до того, как твой брат поинтересуется, откуда на твоей спине следы от бича. Они ещё неплохо видны!

Герой в ответ рассмеялся.

— Я никому не собираюсь рассказывать этого подробно. Мне не доставит удовольствия, как ты понимаешь... А уж если зайдёт такой разговор с моим братом, тогда спроси у него, между прочим, откуда на его горле большой алый шрам. Думаю, в отличие от следов бича, он будет виден всю жизнь, только с годами побледнеет.

Яхмес посмотрел на Ахилла с нескрываемым изумлением:

— Ты... ты хочешь сказать, что?..

— Я хочу сказать, что это большой вопрос — кто из нас с тобой наделал больше глупостей и гадостей, Яхмес! Я надеюсь, мы ещё встретимся, и я тебе многое расскажу. Пригодится.

Ахилл говорил совершенно искренне. Он на самом деле уже не просто простил Яхмеса, но испытывал к нему благодарность, и египтянин отлично это видел. Однако ему всё ещё было неловко в присутствии героя, что тоже побуждало юношу поскорее уехать из крепости.

Зато другой «должник» Ахилла, простодушный Эта, совершенно не хотел расставаться со своим спасителем. На предложение героя отправиться обратно в свой оазис вместе с верблюдами и вторым проводником юноша ответил, только что не расплакавшись:

— Почему мне не можно остаться с египтяна? Почему не можно остаться с великий светлая великан? Эша может служить, может быть воин, может быть кто надо.

— Воин из тебя пока что никакой! — вздохнул Ахилл. — Ну, что с тобой делать? Ладно, я попрошу брата, и тебя, может быть, возьмут в войско.

Гектор, разумеется, внял просьбе, а Харемхеб, которому военачальник предложил определить юношу в пеший отряд, само собою, даже не подумал возражать, и юный туарег, едва не принесённый в жертву пустынному ящеру, стал воином армии фараона Рамзеса.

— Душная ночь! Ты никогда не замечал, Сети, что в такие ночи звуки становятся ближе? Слышишь, воет шакал? Он ведь воет где-то на другом берегу, а кажется, что под самыми окнами дворца...

Начальник охраны вслушался и покачал головой:

— Это не на другом берегу, великий! И воет не шакал, а собака. Нынче утром умер один из дворцовых садовников, вот его пёс и поднял вой к ночи. Прикажешь убить собаку, чтобы она тебя не тревожила?

— Нет! — фараон резко отвернулся от окна и опустил занавеску, которую держал приподнятой. — Преданность нужно уважать. Она бывает не так уж часто. Пускай кто-нибудь попытается утешить пса и вновь его приручить. А не уймётся, подари его пастухам — пусть его воет на пастбищах у реки.

— Как прикажешь, повелитель! Ты собираешься ложиться или ещё чем-то занят?

Сети был одним из немногих во дворце Великого Дома, кто имел право и даже был обязан задавать фараону подобные вопросы: в его обязанности входило всегда знать, где Рамзес находится и чем он занят, а также один он или кого-то принимает. Начальник стражи следил за каждым его шагом, должен был заранее предусмотреть любую возможность опасности и сделать так, чтобы этой опасности не было. При этом его надзор не должен был докучать повелителю, не то это могло плохо обернуться для бдительного надзирателя. Сети исполнял свои обязанности идеально, чему, впрочем, очень помогало расположение, которое питал к нему Рамзес. В последние годы они были почти что дружны, а потому начальник охраны очень часто обходился без обычных церемоний, разумеется, если они были только вдвоём.

— Я жду Панехси, — сказал фараон в ответ на вопрос Сети. — Он скорее всего уже во дворце и идёт сюда.

— А раз так, то мне следует оставить твой покой...

И начальник охраны сделал шаг к двери, ведущей из комнаты на террасу, чтобы по внешней лестнице спуститься в сад.

И тут Рамзес внезапным движением руки остановил его, а затем крепко сжал своими сильными пальцами его локоть.

— Вот что, Сети, — голос фараона звучал ровно, но во взгляде глубоких тёмных глаз появилось какое-то странное выражение, которое заставило придворного с особым вниманием слушать его слова. — Вот что я тебе скажу. Может быть, я становлюсь мнителен, но этот собачий вой что-то меня растревожил. А может, это Луна действует... Словом, я хочу, чтобы ты подежурил на террасе, пока я не отправлюсь в спальный покой. Тогда уж выставляй ночные караулы и можешь возвращаться домой. Конечно, ты устал, но я так желаю, а потому потерпи.

— Повинуюсь, о великий!

Игра была очевидной. Рамзес хорошо знал Сети и ему было известно, что тот, в свою очередь, не хуже знает его самого. Начальник охраны не мог поверить, что Великий Дом испугался собачьего воя, равно как он едва ли спутал бы его с воем шакала. Просто ему зачем-то было нужно, чтобы Сети обратил на этот вой внимание и заметил тревогу своего повелителя. И то, что фараон приказал ему дежурить не у дверей, а именно на террасе, хотя внизу, под этой самой террасой, было полно охранников, означало только одно: ему нужно, чтобы Сети услышал его разговор с везиром и чтобы везир не знал о присутствии Сети при их разговоре. Такое случалось впервые, однако ошибиться было невозможно!

Но фараон хотел быть уверенным, что придворный правильно его понял, и проговорил уже ему в спину:

— Панехси получил известия об окончании ливийского похода нашей армии. Интересно будет послушать...

«Куда как интересно!» — подумал Сети.

И тотчас вспомнил, что с докладом о ливийском походе Панехси уже приходил днём. Значит, он пришёл на сей раз не с докладом! А если так, то с чем же?

Начальник охраны встал на террасе возле самой стены, так, чтобы его не видно было снизу, из сада, и никак нельзя было заметить из окон, выходящих на террасу. Прислонившись спиной к стене, он стал слушать.

Вначале Рамзес и везир говорили возле двери, ведущей в коридор, и разобрать их слова было почти невозможно, но затем фараон подвёл Панехси к окну и, должно быть, сел в кресло, заставив, таким образом, везира оставаться неподалёку от окон и двери на террасу.

— С номархом Нижнего нома Хуфу мне всё ясно! — довольно резко проговорил Рамзес. — Неясно, правда, как он успел узнать, что его измена раскрыта. Ведь он узнал об этом, коль скоро покончил с собой, да, Панехси?

— Он мог узнать от своих воинов, что Яхмес, раскрывший его измену, едет с воинами Гектора в Мемфис и понять, что тот всё знает и всё расскажет. И деваться ему было уже некуда. Панехси говорил, как всегда, очень ровно и неторопливо, но слышно было, что он всё же торопится. Ему всего важнее было сказать то, ради чего он пришёл в этот вечер во дворец фараона.