Хозяйка замка Едо - Ясуси Иноуэ

Визит кузена навеял Тяте грустные воспоминания. Во времена битвы при Сэкигахаре поведение Такацугу привело её в ярость, теперь же она вынуждена была признать, что, если бы он сохранил верность тайко и Хидэёри, род Кёгоку давным-давно был бы уничтожен — Такацугу сложил бы голову на поле брани или на плахе, как все остальные.

Она пригласила кузена отобедать. Тем для беседы у них хватало, однако говорили они мало. Такацугу растерял юношескую пылкость, его манеры сделались вальяжными, речь — плавной. Он стал зрелым мужчиной, многого достиг в жизни, но навсегда лишился задора, непримиримости, романтического ореола, которые когда-то так привлекали в нём Тятю. Она всё гадала, что привело кузена в Осаку, и вскоре цель его неожиданного визита прояснилась: Такацугу явился с намерением убедить её в том, что, если в следующий раз сёгун или его отец Иэясу пожелают увидеть Хидэёри в столице, наследник тайко должен будет покориться их воле. Слушая его, Тятя поняла: время, когда она могла противиться приказам клана Токугава, истекло. «Не позволяйте чувству обиды и суетным сожалениям толкать вас в бой за фамильную честь, которая уже ничего не значит», — хотел сказать ей Такацугу.

— Разумеется, я последую вашему совету, — покорно кивнула Тятя. — Благодарю за заботу.

— Зная ваш гордый нрав, думаю, это будет для вас не просто, однако смирение есть первейшая из добродетелей.

«Тот Такацугу, которого я когда-то знала, ни за что не произнёс бы эти слова», — с грустью подумала Тятя. Ей уже не удавалось представить себе, что в молодости она любила этого человека. Кто из них изменился — она или он? И всё же Тятя была рада снова, вот так запросто, пообщаться с одним из старых друзей. Такацугу заночевал в Осакском замке, а на следующее утро, перед отъездом, опять нанёс ей визит. Прежде чем удалиться, он повторил свой совет.

В новом году, 14-м под девизом правления Кэйтё[127], Такацугу покинул сей бренный мир в возрасте сорока шести лет. Его смерть опечалила Тятю, но не стала для неё потрясением. Возможно, не повстречайся они год назад, её скорбь оказалась бы глубже, теперь же в Тятиной душе не было ничего, кроме тёплой сестринской привязанности к воину, который не поленился нанести ей визит только для того, чтобы научить смирению. Соболезнования, выраженные ею в письме к Охацу, были искренними.

Тятя осталась одна. Хидэёси, Удзисато, Такацугу — все были мертвы. Хидэёри исполнилось семнадцать. Она была его матерью, его возлюбленной, его вассалом, она не задумываясь отдала бы за него жизнь. Такацугу так и не смог её убедить, что смирение есть первейшая из добродетелей, она чувствовала в себе решимость сражаться до последнего вздоха с тем, кто дерзнёт запятнать честь её сына. И эта решимость крепла в ней день ото дня.

На новогодних торжествах 15-го года Кэйтё[128]Тятя отправила благопожелательное письмо и дары Иэясу в Сумпу. Поначалу она роптала — мол, с какой это стати мать; наследника тайко должна первой поздравлять вассалов своего сына, — но Кацумото Катагири долго её уговаривал уступить, и в конце концов Тятя скрепя сердце согласилась. В делах, касавшихся достоинства Хидэёри из дома; Тоётоми, она всегда проявляла непреклонность, однако на сей раз сдалась — слишком мало времени прошло со дня смерти Такацугу, его слова о смирении, несмотря ни на что, запали ей в душу, и она решила последовать совету Кацумото Катагири в память об ушедшем друге.

Хидэтада уже пять лет занимал пост сёгуна. В своё время, едва вступив в должность, он потребовал от Хидэёри явиться к нему в Фусими — тогда Тятя ответила категорическим отказом, заявив, что, коли сёгун Токугава желает видеть её сына, пусть сам приедет в Осаку и испросит у него аудиенции. В тот раз Хидэтада, самый могущественный человек в стране, стерпел, теперь ей больше не приходилось рассчитывать на поблажки. Наследник тайко и его мать, безвыездно сидевшие в Осаке, уже не имели никакого влияния — всё решалось в Эдо, где находилась резиденция Хидэтады, или в Сумпу, в замке Иэясу; Тятя прекрасно это понимала, но по-прежнему отказывалась склонять голову перед Токугава. Она снизошла до того, чтобы поздравить своего врага с Новым годом — в первый и последний раз! — только из чувства долга перед человеком, которого любила в молодости. В ответ на её благопожелательное письмо из Сумпу явился гонец с вежливым посланием и дарами от Иэясу.

На следующий год, когда Кацумото Катагири снова принялся убеждать её в том, что она должна поздравить отца сёгуна, Тятя сдаваться уже не собиралась. Кацумото заметил, что это будет выглядеть странно: в прошлом году Иэясу получил от неё знаки внимания, а в этом она намерена промолчать; но Тятю волновало другое: соизволит ли Иэясу во второй раз ответить на её благопожелания? Уж лучше рассматривать свою прошлогоднюю слабость как исключение и смело презреть формальности, чем подвергнуться со стороны отца сёгуна унижению.

Тятя, впрочем, могла сколько угодно рассуждать о вассальном долге Токугава по отношению к Тоётоми и дорожить своими принципами — за минувший год ситуация в стране снова претерпела коренные изменения. Могущество Токугава росло, они уже не скрывали своего пренебрежения Осакой, бакуфу демонстративно закрывало глаза на сам факт существования Хидэёри и его матери. Кое-кто из знатных воинов, сблизившихся с Токугава, пока ещё продолжал признавать свои обязательства перед тайко и его сыном — Кацумото Катагири, к примеру даймё Като, Фукусима и Асано, — однако большинство разорвало все связи с Осакой. Выжившие в пору битвы при Сэкигахаре и последовавших за ней репрессий воины, которые в давние времена хранили верность даме Ёдо и Хидэёри, знали, что теперь за ними пристально следят из Эдо и любой их неосторожный поступок будет сочтён государственной изменой.

В 16-м году Кэйтё Кацумото Катагири удалось-таки сломить Тятино сопротивление — после долгих уговоров та согласилась во второй раз отправить Иэясу новогодние дары и благопожелания. Но, как она и опасалась, ответа из Сумпу не последовало.

Вторая луна сменила первую, и Тятя устроила в Осакском замке пир в честь начала цветения сливы. Хидэёри наравне с остальными взрослыми воинами присутствовал на том празднике. В саду прислужницы расстелили циновки меж сливовых деревьев, подали яства и напитки, и гости трапезничали, услаждая взор дивным зрелищем. А Тятя глаз не могла отвести от профиля сына, медленно подносившего к губам тёко[129], которое свитская дама только что наполнила сакэ. Хидэёри исполнилось девятнадцать. Он стал прекрасным молодым воином.

Тяте казалось, что сын её необычайно красив: огромные прозрачные глаза, прямой нос, матовая бледная кожа… Он унаследовал правильные черты лица от матери и был похож одновременно на своего родного деда, Нагамасу Асаи, и двоюродного деда — Нобунагу Оду. В его характере проявлялась безудержная отвага и дерзость молодого тайко, он обладал сильной волей и энергией, но вместе с тем умел сосредоточиться на мелочах. Ростом Хидэёри, по счастью, пошёл не в отца и не в мать — к девятнадцати годам был уже высок и статен. Стоя рядом, Тятя едва доставала макушкой до его плеча и замирала от восхищения, любуясь собственным ребёнком.