Мадам - Антоний Либера

Возможно, та дистанция, на которой она меня удерживала, — ее вечная альпийская зима, сурово сдерживающая стремящиеся в рост и пышно расцветающие амбиции и забродившие вредные соки, — возможно, такое отношение ко мне, казавшееся проявлением высокомерия, на самом деле было демонстрацией fair play? Может быть, все объяснялось не гордостью, а — честностью? — Зная свою силу, она не хотела употреблять ее в собственных интересах, манипулируя эмоциями. А когда обстоятельства сложились так, что она получила от меня важный для дальнейшей карьеры аргумент и воспользовалась им, то сравняла счет всего лишь «официальной» пятеркой, а в смысле человеческих отношений стала еще холоднее. На первый взгляд — черная неблагодарность. А по сути — честная игра.

«Я ни о чем не просила, — так я расшифровал ее игру. — Не сделала ничего, чтобы тебя использовать. И если ты без принуждения с моей стороны заплатил мне дань, которая могла помочь мне добиться своей цели, я ею воспользовалась. Я имела на это право. Разве ты не получил пятерку? Чтобы ты понял, что это не было ответной любезностью или, тем более, поощрением дальнейших надежд, жертв и поползновений, я поставила тебе эту пятерку молча, без комментариев, не изменив неприязненного и недоверчивого отношения к твоей персоне… И еще одно. Ты знаешь мое второе имя, которое мало кому известно. И дату моего рождения. Любопытно, от кого и каким образом ты получил эти сведения, во всяком случае, не от меня. Получается, ты следишь за мной. Что-то тайком вынюхиваешь, до чего-то докапываешься. Надеюсь, это ты не будешь отрицать? Ну, так не обижайся, что я тебе тем же отплатила».

— Теперь все понятно? — в омуты воображения проникла мелодичная проза французского языка и вернула меня к реальности.

Мгновенье-другое я ничего не соображал, но лишь только увидел перед собой два зеленых ока, испытующе смотрящих на меня, как сразу обрел утраченную ясность сознания.

Да, разумеется, спасибо за все. Она была со мной чрезвычайно любезна, столько для меня сделала, помогла разобраться в интересующем меня вопросе. — Я положил пропуск в записную книжку и встал со своего места.

Ах, не стоит благодарности! — Зеленоокая тоже встала и вышла за стены своей крепости. — Ей было очень приятно. А теперь она меня проводит.

Какое-то время я раздумывал, возвращаться ли опять к уже, казалось, закрытой теме; но когда мы молча спускались по лестнице (она на полшага впереди меня), я мысленно махнул рукой и рискнул. Тоном, свойственным неофициальной беседе, я с улыбкой спросил ее, что она думает о сочинениях, написанных адептами французского языка, на которых проверялась методика «интенсивного обучения», — если, конечно, она читала… хотя бы одно из них.

Она ответила, что en principe это не входит в круг ее обязанностей, поэтому официально она не может высказывать своего мнения по этому поводу. Однако неофициально, со своей личной точки зрения, она считает, что попадаются сочинения просто удивительные по своему стилю, оригинальности и богатству языка. Например, essai на тему идей и теорий Мишеля де Нострадамуса — настоящий шедевр. Ее шеф, директор «Service», когда читал эту работу, был настолько потрясен, что не мог сдержать своих эмоций. Он то вскрикивал от удивления, то разражался смехом и поминутно отрывал ее от текущей работы, чтобы повторить ей тот или иной passus. Это действительно было, насколько она помнит, très amusant et parfaitement bien écrit[156]. Особенно ей запомнилась необычайно оригинальная, двусмысленная и комичная интерпретация образа зодиакального Verseau[157]. Ничего удивительного — ведь это ее знак…

«Звездный Водолей, хотя внешне остается мужчиной, — память услужливо подсказала мне нужную цитату из моего composition, — по сути несет в себе женское начало. Поит водой, чтобы дать жизнь. Заботится о продолжении жизни. И при этом — плеском воды — манит, искушает и соблазняет».

— И что, похоже? — спросил я с улыбкой.

— Peut-être…[158]— кокетливо ответила она.

— Могли бы быть и Рыбы, — пробормотал я, рассмеявшись то ли над собой, то ли над ней.

— Poissons? Pourquoi?[159]— подхватила она, остановившись рядом с приемной.

Я заглянул в ее зеленые глаза.

«Ну, скажешь ты не сирена?» — телепатически послал я ей вопрос, а вслух ответил:

— Они соседствуют с Водолеем.

Она рассмеялась красивым, звонким смехом и протянула мне руку («прощай, милый мальчик, и не забывай обо мне!»).

Поклонившись, я заметил, что секретарша из приемной с улыбкой, но очень внимательно наблюдает за этой сценой.

Я еще раз вежливо кивнул головой и пошел к выходу. «Спокойно, только спокойно, — мысленно повторял я, пытаясь унять лихорадочно скачущие мысли, пока по аллее парка шел по направлению к воротам посольства. — Уйти отсюда, вернуться домой, задернуть шторы, лечь на кровать, укрыться теплым шерстяным пледом и только тогда заняться ревизией переполнявших меня впечатлений и унесенной из посольства добычи. Не раньше. А сейчас отдыхать».

Я закрыл за собой калитку, глубоко вздохнул и уже собирался отправиться в обратную дорогу к площади Согласия.

— Эй, гражданин! — за спиной раздался зычный мужской голос.

Я обернулся в ту сторону.

Из стеклянной милицейской будки выходил усатый читатель «Спортивного вестника». Через мгновение он уже был рядом со мной. Остановился, отдал честь и сказал:

— Документы, пожалуйста.

Я остолбенел, и безнадежно. Всего мог ожидать, но только не этого.

— Простите, в чем дело? — спросил я, окончательно растерявшись.

— Документы, пожалуйста, — настойчиво повторил он.

— Простите, но зачем? По какому поводу?

— Я не обязан давать объяснений. Видно, есть поводы.

— Я хотел бы с ними познакомиться.

— Познакомитесь. В нужное время. А сейчас, паспорт, пожалуйста.

У меня еще не было паспорта, хотя я уже мог его получить. Но не получил, потому что не хотел терять время на многочисленные формальности (многочисленные и трудоемкие), выполнения которых требовал Паспортный отдел милиции — орган в государственной структуре, выдающий документы. Поэтому единственной «бумагой», удостоверяющей мою личность, оставался школьный билет, который лежал у меня в кармане. Но я считал, что показывать его в данных обстоятельствах несвоевременно. В нем был указан номер и адрес школы, что грозило посторонним вмешательством и могло привести к катастрофическим для меня последствиям. К тому же к рукаву моей куртки не была пришита школьная эмблема (красный значок с римским номером лицея), а это считалось серьезным нарушением школьных правил, чем могли воспользоваться мои враги и недоброжелатели.