Хозяин колодцев - Марина и Сергей Дяченко

Свободнорожденный, свободным я не был

Без тебя. Покажи мне, где небо.

Арм-Анн

Три королевства, безбедно стоявшие на морском берегу долгие века, содрогнулись от ужаса. Древнее морское чудовище, о котором доселе помнили только летописи, поднялось из глубин — впервые за последнее столетие.

По морю гуляли воронки, и до берега уже явственно доносился глубинный рев, от которого волосы шевелились на голове. Прибой выбросил на берег остатки пиратского судна — добротный корабль был перекушен пополам. Один пират уцелел — пальцы его, вцепившиеся в обломок мачты, пришлось разжимать четверым сильным мужчинам. Седой, как лунь, в свои двадцать с небольшим лет, пират оказался сумасшедшим и ничего не смог рассказать.

Конечно, береговая охрана и помыслить не успела о сопротивлении — просто разбежалась, как стая зайцев, да и кто посмел бы ее осуждать? Одно селенье было уже смыто в пучину — правда, без жителей, которые успели заблаговременно ретироваться. Судоходство и рыбалка преданы были забвению; чудовище колотило о берег огромными волнами, грозя расколоть его, размыть и разрушить людские поселения на много верст вокруг. Все, кто хоть немного смыслил в повадках подобных существ, ожидали со страхом, когда чудовище потребует жертвы.

Правители трех королевств собрались на срочный совет, и, как ни крути, но главное решение оказалось на плечах короля Остина, потому что чудовище обосновалось именно в его территориальных водах.

Заседали ночью, в полнейшем секрете; постаревший король Верхней Конты, Ютин отец, предлагал совершенно фантастический план — изготовить колоссальную пушку из всех возможных медных запасов, и каменное ядро к ней — величиной с гору, собрать порох со всех трех армий… Король сам не верил в успех этой затеи.

Король Акмалии, отец Оливии, предложил сразу два варианта — отравить море большим количеством крысиного яда либо вступить с чудовищем в переговоры.

Остин хмуро отмалчивался. У ворот дворца его дожидался неприметный человечек в сером плаще — знаменитейший на три королевства колдун.

Разошлись, так ничего и не решив; серый человечек, повинуясь едва заметному кивку короля Остина, скользнул вслед за ним в увешанную коврами комнатку, и двери за его спиной плотно и надежно затворились.

* * *

Обратный путь над морем был вдвое короче.

В море поселились возня и беспокойство; что-то происходило, и к поверхности зачем-то поднимались огромные безглазые рыбы, привыкшие жить в вечной тьме, а их маленькие, живущие под солнцем сородичи, наоборот, проваливались в пучину… Море бурлило, как горячий, исходящий паром котел, и ядовитые испарения несколько раз едва не достигли Армана, но он летел вперед, с точностью зная, что и со дна моря ему суждено добраться до цели. Случись ему погибнуть — что ж, он и мертвый будет лететь, и никакая могила не примет его до того, как Юта избегнет неведомой, безымянной опасности…

И вот впереди показался берег, и покинутый замок, который, казалось, еще больше развалился и обветшал… Арман хотел продолжить путь, но интуиция, подарок предков, властно приказала ему спуститься.

И, подчинившись ей, он понял, зачем. Магическое зеркало, густо затянутое паутиной, охотно и сразу ответило на его присутствие.

Замелькали полосы… Арман ждал, закусив губу, он должен был увидеть нечто важное.

* * *

Трем королевствам грозили неслыханные беды. Берег кое-где уже стал трескаться, распадались брошенные деревни, оказавшиеся сколь-нибудь близко от побережья; по полям бродили смертоносные смерчи, высыхали колодцы, и ни один человек не мог чувствовать себя в безопасности.

Ни убить, ни напугать чудовище не было никакой надежды — от него можно было только откупиться. Жертвой.

Согласно обычаю, жертву надлежало приковать цепями к скале и дать чудовищу возможность пожрать ее спокойно и со смаком. Чудовища прошлого, о чьих кровавых злодеяниях повествовали летописи, обычно требовали девственниц — одну, или троих, или сразу десяток. Иным из них все равно было, кого жрать — они требовали просто жертву, жертву вообще; нынешнее чудовище оказалось привередливым и избирательным. Оно пожелало съесть именно королеву, и именно королеву Контестарии.

Слух об этом пронесся по трем королевствам подобно пожару. Кто-то оцепенел от ужаса; кто-то заголосил, сострадая королеве, но немало среди голосивших было тех, кто не Юту жалел — себя, потому что король Остин, конечно, не отдаст жену, и ожидания чудовища будут обмануты, и что тогда станет с несчастным народом!

Цвела и разворачивалась весна; поля стояли пустыми, черными — никто не пахал и не сеял, зато черные смерчи каждый день собирали обильную жатву, закручивая в свои воронки растяп и неудачников. Весне, впрочем, было наплевать — сквозь булыжник мощеных дорог пробивались зеленые ростки, и возвращались домой певчие птицы — хотя им лучше, пожалуй, было оставаться на зимовьях.

Солнечным, ясным, по-весеннему теплым днем король Остин вышел на площадь — говорить с народом.

Тысячи взглядов бродили по его лицу, пытаясь прочитать на нем судьбу страны и свою собственную судьбу, но лицо это, сильно осунувшееся за последние недели, казалось непроницаемым. Матери прижимали к груди младенцев, готовые уже плакать и умолять; старики скептически качали головами — чтоб муж, родной законный муж да жену в жертву отдал? Никогда…

Остин поднялся на помост — тысячи глоток судорожно вдохнули свежий, пахнущий навозом весенний воздух.

— Подданные, — сказал Остин, и голос его дрогнул. — Люди. Дети мои… Братья мои…

Кто-то всхлипнул. Остин запрокинул лицо — и десятки стоящих близко могли поклясться, что видели слезы в его глазах.

— Королевство в страшной опасности… Враг явился, откуда не ждали, и вот… Чудовище из моря требует от нас жертвы. Страшной жертвы, люди! Пусть каждый спросит себя — готов ли он отдать… сына? Брата? Мать? Жену? Пусть каждый спросит сейчас, люди…

На тех, кто стоял на площади, холодной глыбой навалился страх, почти уверенность: нет, не отдаст.

— Подданные… Братья, — голос Остина дрогнул, но тут же окреп, — дети… Сейчас я — ваш отец. Послушайте, мне выбирать…

Ни шороха. Ни звука. Полуоткрытые рты.

— И я выбрал, люди… Я отвечу за свой выбор… Я…

Остин воздел трясущиеся руки, будто прося у неба защиты.

— Я спасу вас, люди! — закричал он протяжно и мощно. — Во имя королевства я отдаю самое дорогое, что у меня есть — жену!

Тишина длилась столько, что ловкий успел бы сосчитать до десяти. Потом воздух взорвался исступленными криками, в которых смешались восторг избавления, и надежда, и горечь, и удивление… Но громче всех ревела преданность — преданность его величеству Остину, отцу и спасителю своих подданных.

Арман видел и слышал королевскую речь от начала и до конца.

Ему следовало куда-то бежать, что-то делать — а он не мог оторвать ног от пола. Он явился из немыслимой дали, чтобы спасти Юту — а теперь стоял, будто парализованный, и смотрел в магическое зеркало.