Сен-Жермен. Человек, не желавший умирать. Том 1. Маска из ниоткуда - Жеральд Мессадье

Солиманов, поскольку его миссия была завершена, отправился обратно в Россию. А Себастьян смог пополнить свой кошелек у одного голландского купца благодаря векселю на амстердамский банк. Голландец, похоже неплохо нажившийся на слоновой кости и шелках, указал графу де Сен-Жермену также адрес одного торговца драгоценными камнями. И Себастьян не смог устоять перед голкондским рубином величиной с орех и еще перед какими-то незнакомыми ему, но не очень дорогими камнями, одни из которых напоминали алмазы, другие рубины. На самом же деле это были уральские гранаты. Он заказал себе из них пуговицы.

Освежив свое европейское платье, которое они не надевали с самого Красноводска, Себастьян с Александром нарядились на местный лад. Носить западную, слишком облегающую одежду в этом климате было бы невыносимо. По совету дворецкого магараджи Джаймини Айангара были сшиты штаны, рубахи и халаты, по качеству и покрою в точности соответствующие их вельможному рангу: хоть и чужестранцы, они тем не менее были в своих странах равны членам высшей индусской касты, брахманам. Путешественников это вполне устраивало. Единственным отличием индусских шаровар от туркменских оказалось то, что они стягивались на лодыжках; это помогало не цепляться за резную мебель и с несколько большим удобством садиться на лошадь.

Их жилище было маленьким дворцом. Но Себастьян рассудил, что не сможет дожидаться в нем, пока Россия закончит постройку своих химерических кораблей. Через три недели царского гостеприимства он опять нанес визит дворецкому, а на самом деле министру финансов и управляющему царскими имениями Джаймини Айангару. Собственно, он был еще и главным его собеседником, поскольку, по нежданному счастью, говорил по-английски. Его гладкое лицо и вкрадчивые движения одновременно определяли и его личность, и должность: он был словно создан решать проблемы, не обнаруживая при этом ни малейшего усилия. Себастьян объявил ему, что не хотел бы злоупотреблять царским гостеприимством, и попросил его содействия в поисках столь же приятного, но более скромного жилища в окрестностях.

— А это вам не подходит? — спросил Айангар, переминаясь толстыми ногами на синем ковре.

— Оно намного превосходит мои пожелания, но я проявил бы нескромность, задержавшись в нем.

— Государь сказал мне, что вы доставляете ему удовольствие, принимая его гостеприимство. Ведь вы представляете единственную страну, которая не набрасывается на Индию, как коршун на ягненка. Государь рад беседовать с вами, он вас считает героем и много раз превозносил вашу мудрость и ученость. Неужели вы хотите его огорчить?

— Я был бы сокрушен этим.

— Тогда прошу вас отбросить всякие колебания. Только дайте мне знать, чем еще я могу обогатить ваше жилище, чтобы доставить вам удовольствие.

— Вы доставите мне удовольствие, если поможете обогатить мой ум, — ответил Себастьян, поразмыслив.

— И как же?

— Я бы хотел выучить санскрит.

Интендант еле заметно приподнял брови.

— Ваш интерес к языку нашей учености очень лестен. Но известно ли вам, что на нем чаще читают, чем говорят?

— На самом деле я хотел бы научиться читать ваши древние книги. Ваш государь хвалит мою ученость, и я очень ему признателен. Но сам я нахожу ее ничтожной. И уверен, что ваши книги расширят ее.

— Смирение — свойство мудрости, — ответил Айангар. — Позвольте мне подумать, как можно удовлетворить вас наилучшим образом.

На следующий день Айангар представил Себастьяна некоему пурохите, в своем роде царскому духовнику, которому и предстояло стать его учителем. Как того требовала его должность, он был брахманом.

Внешне пурохита был полной противоположностью Айангару. Худощавый и задумчивый. Без усов. Тонкая кость и аристократическая ступня. Его звали Джагдиш Шаудури, и Себастьян сразу же стал величать его учителем Джагдишем.

Оба, и учитель, и ученик, какое-то время изучающе смотрели друг на друга, не говоря ни слова и примечая малейшие признаки, по которым можно догадаться о характере и уме человека: морщинка, невольный жест, отражение мысли на лице. Себастьян оценил внутреннюю сдержанность представителя высшей касты, который вынужден был оказывать услугу человеку, стоящему гораздо ниже его по рождению, да к тому же простому служащему при дворце, что наверняка унижало брахмана еще больше.

Наконец учитель Джагдиш прервал изучение ученика и жестом пригласил Себастьяна сесть. Это означало, что он остался доволен увиденным и берется за то, что подобает его рангу. Говорил он только на обрывках португальского, но ученику этого было достаточно. Сразу же состоялся и первый урок.

— Значит, теперь нашей новой страной станет Индаур? — поинтересовался Александр на третий день, поскольку каждое утро присутствовал на этих уроках, заинтригованный неведомым языком.

— А вам обязательно нужна какая-нибудь страна? — спросил в ответ Себастьян как можно непринужденнее.

Сбитый с толку юноша не знал, что сказать.

— Единственная страна, которую я хотел бы узнать, это мир, — продолжил Себастьян.

— Значит, вы хотите стать путешественником?

— Вовсе нет. Путешественник относится к своим передвижениям как к ремеслу, я же хочу узнать то, что есть наилучшего в других местах. По этой же причине я хочу изучить как можно больше языков. Вы говорите только на трех — на греческом, турецком и французском. Я говорю уже на шести и не предполагаю на этом останавливаться.

— Вы не скучаете по Вене?

— Нет. Я был там всего лишь проездом. Уж если бы я и заскучал по какому-нибудь городу, то по Лондону — потому что там Соломон.

Молодой человек задумался на какое-то время.

— Что дает знание? — спросил он наконец.

— Власть.

— Значит, вы стремитесь к власти.

— Да. Но не к такой власти, которая ограничивается пределами одной страны. Царь Холькар в Вене и князь фон Лобковиц в Индауре были бы всего лишь диковинными персонажами, лишенными подлинной силы. Мы же с вами свою силу сохраняем и здесь.

Сказанное заставило Александра надолго задуматься.

На двадцать первом уроке, предварительно посетив главный храм Индаура, Себастьян попросил учителя Джагдиша:

— Обучи меня своей религии.

Оба сидели на ковре в доме Себастьяна, в большом зале, лицом к розарию. Брахман изобразил на лице учтивую улыбку, выражающую скорее сомнение, нежели удовлетворение. Он поднял глаза и посмотрел вдаль, потом на струйку пара, поднимавшегося из носика медного чайника, стоявшего на подносе.

— Она никогда не станет твоей.

— Почему?

Брахман поднял брови и пожал плечами.

— С этим рождаются. Десять паломничеств в Бенарес или Кедарнат ничего тут не изменят. Ты никогда не познаешь упанаяну, не получишь прасаду.

«Посвящение» и «благодать». Себастьян принял неизбежный отказ.