Север и Юг - Софья Валерьевна Ролдугина

«Это мой шанс».

Фог переползла к другому краю повозки и, осторожно взрезав ткань, выглянула наружу. Следующая пустынная телега, запряжённая тхаргами, тащилась на расстоянии тридцати шагов, за ней – ещё две, а завершали процессию всадники-охранники. Впереди тоже медленно ползли по песку повозки-самоходки на мирците, из них три – обычные, гружёные клетками с невольниками и товаром, а одна – настоящий походный шатёр, только водружённый на широкие колёса.

«Видимо, там и едет купец», – подумала Фогарта, и перед глазами тут же встало грубое лицо и сытая улыбка.

Решение пришло мгновенно.

Разжигать костёр – первое, чему учились все киморты после того, как осваивали накопление морт, ибо нет ничего проще, чем представить себе пламя. Уж точно проще, чем раздвигать железные прутья! Поэтому достаточно было только вызывать в памяти образ, зачерпнуть немного силы, вложить стремление…

Шатёр вспыхнул в одно мгновение, и тут же воцарился хаос.

Вода в пустыне на вес золота, даже и дороже – так чем же тушить огонь?

Под истошные человеческие крики, под вопли ополоумевших тхаргов, в шуме и в неразберихе Фогарта выпала из повозки на песок и поползла в сторону – куда угодно, лишь бы скрыться оттуда, где её могли легко увидеть. Спустя целую вечность перевалилась через бархан, тяжело дыша; нещадно саднили ободранные колени и ладони, а голова кружилась.

Небо стало совсем светлым.

Вот-вот должно было показаться солнце над горизонтом, а с ним бы пришла испепеляющая жара.

– И что теперь делать? – пробормотала Фог, раскинув руки крестом. Сил почти не осталось. – Я всё-таки умру?

Прикрыв глаза, она попыталась снова призвать морт, но во рту появился привкус крови – опасный признак той стадии переутомления, которая легко может перейти в беспамятство. На мгновение почудилось, что кто-то отозвался на её силу и ринулся навстречу – так старая Ора, собака Алаойша, откликалась даже на самый тихий оклик хозяина. Но уже в следующую секунду это ощущение исчезло, зато сменилась тональность криков, доносившихся со стороны каравана… И среди многих незнакомых слов Фогарта с ужасом разобрала три известных: «пленница», «погоня» и «следы».

«Я забыла затереть морт отпечатки на песке, – осознала она и тут же представила себе отчётливую борозду, уходящую прочь от повозки. – И сейчас они найдут меня, снова поймают и… Ну уж нет!»

Фог стянула к себе немного морт, уже не обращая внимания на металлический вкус на губах, и на четвереньках вскарабкалась на гребень бархана. Дым от шатра всё ещё поднимался к небу, но огонь каким-то чудом погасили; сам купец – его издали можно было узнать по кустистой бороде – стегал плёткой женщину в тёмной накидке, верно, служанку, не уследившую за ценным трофеем. А по песку вдоль следов бежали три тхарга с вооружёнными наездниками. Заметив беглянку, воины засвистели и ещё прибавили ходу…

…и вдруг замерли, как вкопанные, натягивая поводья.

Ощутив за спиной присутствие знакомой энергии, Фогарта медленно обернулась – и тоже застыла.

Над песком парил сундук.

Довольно большой – пожалуй, в него лёжа мог поместиться взрослый человек, не сгибая головы, и не один; изрядно потрёпанный и закопчённый, переживший не один эксперимент юного пытливого киморта; укреплённый не только стальными полосами, протянутыми вдоль и поперёк, но и морт, которой в него было влито столько, что хватило бы на летнюю резиденцию пресветлого ишмы, да ещё бы осталось…

Конечно, Фог узнала этот сундук – ведь это была её работа.

– Так ты вырвался из Дабура? – недоверчиво прошептала она, протягивая руку и поглаживая его, как собаку. Сундук подался навстречу, точно ластясь. – Как сумел-то? Неужто стену протаранил? Ой, если учителю рассказать, он смеяться будет…

Свистнула тоненькая стрелка – наверняка отравленная – и отскочила от сундука.

Не медля более, Фог откинула крышку, перевалилась через край – и рухнула на свои вещи, с которыми давно распрощалась. А затем приказала, вкладывая всю оставшуюся силу и самое искреннее стремление сердца:

– Лети.

И сундук взмыл над песком, ринулся прочь от каравана – так быстро, что вскоре стрелы перестали его достигать, а затем стихли и голоса преследователей.

Ощутив себя наконец в безопасности, Фог подгребла под бок запасную хисту – и заснула, как убитая или как младенец.

«…всё рухнуло и никогда уже не вернётся назад, надо признать это.

Нет ни одного способа вернуть Д. в прежнее состояние, который мы не испробовали бы. Иногда я с нетерпением жду, когда произойдёт мой собственный сброс, немилосердная память развеется дымом – может, тогда боль исчезнет?

Чувствую себя так, словно гонюсь за тенью и пытаюсь поймать её руками. Д. нет рядом со мной – зов дороги, тяга к неизвестности оказалась сильнее, чем обязательства, которые обратились в ничто за порогом морт. И я думаю: может, всё зря? Может, не стоит цепляться за прошлое?

Но в тот момент, когда отчаяние становится неодолимым, я выглядываю ночью на улицу и вижу Д. перед воротами своего дома. Вижу улыбку на губах; вижу взгляд, полный тоски…

И думаю: а если что-то ещё осталось? Если оно живо глубоко внутри?

Когда звук стихает, остаётся эхо.

…я спрашиваю Д., зачем было возвращаться, и слышу ответ: к тебе».

Когда Фогарта проснулась, лицо у неё было мокрым от слёз, а голова болела из-за духоты. Сундук