Ящик Пандоры - Фрэнк Герберт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Томас окинул взглядом гондолу. Поэта нигде не было.
– Мне кажется, – выдавила Ваэла, обращаясь к Томасу, – что это было на самом деле. Мы действительно любились… и я вошла в его мысли, а он – в мои.
Томас попытался встать с кресла, забыв про ремни. Память его силилась привести в порядок сбивчивые воспоминания о случившемся. Куда подевался чертов стихоплет? Не мог же он выжить снаружи?
Ваэла облизнула губы. Она совершенно потеряла чувство времени. Ей казалось, что она на какое-то время покидала свое тело, но теперь узнала его еще лучше. «Образы…» Ей вспомнилось прежнее отчаянное бултыхание у южных берегов Яйца, когда она, распростертая на слоевищах келпа, пыталась сохранить рассудок. То, что случилось с ней в гондоле, было одновременно иным и сходным. Оба случая вспоминались как растворение личности и нарушение памяти, выбивавшее кусочки прошлого с назначенных мест.
Отстегнувшись, Томас встал и выглянул наружу через плазовую стенку. Он чувствовал себя опустошенным – не физически, но душевно. «Что мы делаем здесь? Как мы сюда попали?»
Ни следа дирижабликов.
«И что такое Аваата?»
Гондола валялась на дне неглубокой лощины, окруженной скальной грядой. Место показалось ему знакомым. Контуры скал на западе… Томас уставился на них, захваченный фугой воспоминаний.
– Где мы? – спросила Ваэла.
В горле так пересохло, что Томас смог ответить не сразу. Он несколько раз судорожно сглотнул.
– Я… Мне кажется, мы близ Редута. Эти скалы… – Он беспомощно ткнул пальцем на запад.
– Где Керро?
– Где-то в другом месте.
– Он же не может быть снаружи. Там демоны!
Она засуетилась, пытаясь оглядеть лощину целиком, заглядывая за мешающие ей пульты. «Глупый поэтишка!» Подняв глаза, Ваэла увидала, что люк по-прежнему открыт.
В этот миг из-за скальной гряды выплыл патрульный цеппелин. Сияние Реги окружало его золотым ореолом. С шипением стравив часть газа, аппарат опустился на землю близ плазовой капсулы, вздымая клубы пыли. Гондола была стандартного образца – бронированная на случай встречи с демонами планеты и увешанная оружием. Люк чуть приоткрылся.
– Эй, там! – крикнули из цеппелина. – Если поторопитесь, то добежите! Демонов вблизи нет!
Ваэла торопливо натянула костюм. Это было сродни возвращению в родное тело, и девушка почувствовала, как крепнет ее личность.
«Не надо вспоминать о случившемся. Я жива. Мы спасены».
Но откуда-то из-под сердца рвался крик:
– Керро… Джим… Керро… где ты?!
Ответа не было. Только Томас бубнил, что она может выйти только после него – он, дескать, все проверит. «Придурок чертов! У меня реакция лучше». Но Ваэла покорно выбралась вслед за ним из гондолы и, соскользнув по гладкому плазу наземь, устремилась к цеппелину. Спасательный люк широко распахнулся перед ними, и две пары крепких рук втянули Томаса и Ваэлу внутрь. В гондоле царили знакомые кровавые сумерки. Команда встретила их настороженно.
За спиной Ваэлы с грохотом захлопнулся люк, гондола, качнувшись, оторвалась от земли. Зажужжал скользящий по телу сканер, и кто-то над ухом девушки гаркнул:
– Чисты!
Только теперь она сообразила, что внутренняя дверь шлюза оставалась закрытой. Это могло означать только одно: нервоеды.
Нервоеды в округе!
Ваэлу переполнило чувство глубочайшей благодарности к корабельнику, который впустил их, рискуя заразиться паразитами. Она обернулась…
…и увидела длиннорукое чудовище, лишь отдаленно схожее с человеком.
– Мы отвезем вас в Первую лабораторию, – прохрипела беззубая черная пасть.
В припадке безумного исступления я сотворил разумное существо и тем взял на себя обязательство обеспечить по мере своих сил его счастье и благополучие. Но сверх этого долга есть и другой, первейший. Мой долг перед существами одного со мною вида стоит выше означенного, ибо исполнение его несет в себе большую долю радости или страдания.
Слова доктора Франкенштейна,
из корабельных архивов.
Томас растянулся в гамаке и принялся разглядывать, как ползет по потолку его камеры муха. В тюрьме не было ни часов, ни иллюминаторов – никаких способов отмерять время.
Муха обогнула выступ сенсора.
– Значит, мы и твоих сородичей привезли с собой, – обратился к ней Томас. – Не удивлюсь, если где-нибудь под полом здесь снуют крысы… не человеческого рода, я имею в виду.
Муха замерла, потирая крылышки. Томас прислушался. За запертым люком его камеры постоянно кто-то проходил то в одну сторону, то в другую. Люк был заперт снаружи, а с этой стороны даже ручка отсутствовала.
Томас знал, что находится где-то в недрах печально знаменитого Редута, поселения-крепости Оукса на Черном Драконе. Всю одежду, все вещи у него отобрали, выдав взамен зеленый комб не по росту.
– Карантин! – фыркнул он, при привычке разговаривая с собой. – На Лунбазе у нас это называли «губа».
Кто-то пробежал по коридору. Здесь все торопятся. Интересно, подумал он, что там происходит? Что творится в Колонии? Куда отвезли Ваэлу? Ему сказали, что ведут на допрос, но после беглого осмотра, проведенного незнакомым медтехником, запихнули в эту камеру. «Карантин!» Пока его вели, Томас заметил табличку на стене: «Первая лаборатория». Значит, здесь есть своя Первая… или ее перевели сюда из Колонии.
Взгляд камеры-сенсора на потолке буравил ему темя. Обстановка в камере была спартанская – гамак, столик, раковина и допотопный сортир без стульчака.
Томас снова посмотрел на муху, добравшуюся уже до угла.
– Измаил, – проговорил он. – Нареку тебя Измаил…
…Руки его на всех, и руки всех на него; жить будет он пред лицем всех братьев своих.* [Бытие, 16, 12.]
Присутствие Корабля наполнило его душу так внезапно, что Томас невольно попытался заткнуть уши.
– Корабль!
Он закрыл и глаза, чувствуя, что вот-вот разрыдается. «Я не могу закатить истерику! Не имею права!»
– Почему нет, мой бес? В истериках есть свой смысл. Особенно для людей.
– Времени нет на истерики. – Томас открыл глаза, опустил руки и обратился к сенсору в потолке: – Мы должны решить Твою задачу на богоТворении. Они не слушают меня. Мне придется принять решительные меры.
– Это не Моя задача, – педантично поправил Корабль. – А ваша.
– Значит, моя. И я поделюсь ею с другими.
– Пора поговорить о финале, Радж.
Томас зло глянул на сенсор, словно оттуда исходил звучащий в его мозгу голос.