Эдгар По - Андрей Танасейчук

Как бы там ни было, несмотря на постоянные трения с Бёртоном, в службе на благо «ДМ» для Эдгара По оказалось и немало положительного. Хотя время от времени — нередко не без влияния владельца журнала — он все-таки погружался в пучину отчаяния и ипохондрии и в такие моменты, случалось, прикладывался к бутылке, в целом его душевное состояние улучшилось. Конечно, самое благотворное влияние на него оказывала его маленькая семья — Вирджиния и миссис Клемм. То, что с появлением постоянной работы у «главы семейства» они обрели определенную финансовую устойчивость, безусловно, играло свою положительную роль. Важно и то, что журнал не слишком мешал По сочинять. Конечно, довольно часто он манкировал редакционными обязанностями (и в этом смысле недовольство Бёртона было обычно оправданно), но «щадящий график» давал возможность писать не только для своего журнала, но и для других изданий, в частности для «Алекзандерз уикли мессенджер» («Alexander’s Weekly Messenger»), с которым По сотрудничал регулярно, публикуясь (с декабря 1839 года) чуть ли не в каждом еженедельном выпуске газеты[201].

Бёртон смотрел на этот побочный «промысел», видимо, без восторга, но и особенно пенять писателю не мог, поскольку сам печатал свой журнал в предприятии Ч. Александера[202], да и те материалы, что публиковались в еженедельнике, он едва ли хотел видеть на страницах своего журнала. Основной массив этих публикаций в среде «поведов» принято обозначать прилагательным miscellaneous, то есть «смешанное», «разнообразное» или, что по смыслу в данном случае вернее, «всякая всячина». За этим емким понятием скрываются разнообразные тексты. Здесь и размышления о перспективах возделывания сахарной свеклы, и рассказ о том, что такое дагеротипия (эта тема весьма интересовала писателя, и по поводу «праматери» фотографии он выступал неоднократно); рассуждения о собаках породы «кубинский бладхаунд», черных кошках и их повадках, о суевериях, с ними связанных, и многих других вещах, о которых, конечно, не пристало писать в журнале для джентльменов[203]. Но, безусловно, самой яркой главой в сотрудничестве с газетой мистера Александера были криптологические экзерсисы Э. По. Уже в декабре 1839 года он опубликовал заметку «Таинственное и загадываемое», в которой утверждал, что всё — любой шифр, тайнопись, криптограмма и тому подобное, — созданное одним человеком, может быть разгадано другим, и в одной из последующих публикаций объявил, что берется разгадать любое присланное ему зашифрованное послание. Объявление было напечатано в одном из первых номеров еженедельника за 1840 год. Трудно сказать, насколько сложными были присланные ему криптограммы, но все Эдгар По действительно разгадал и результаты своего анализа опубликовал на страницах газеты. Таким образом, господин Шарль Огюст Дюпен еще не появился на страницах рассказов — это случится несколько позднее, в рассказе «Убийства на улице Морг» (1841), — но образ сухого аналитика с трезвым рассудочным умом уже «постучался» в «двери» писательского воображения и, безусловно, имел автобиографические черты.

На страницах газеты мистера Александера, разумеется, нашлось место и для литературной критики, но она не была «зубастее» тех материалов, что публиковал По на страницах «ДМ», а тем более — «Сауферн литерари мессенджер».

Как и сколько платил мистер Александер своему автору? Видимо, немного. Но в то же время достаточно, чтобы почти на протяжении года Эдгар По еженедельно поставлял ему «всякую всячину». Очевидно также, что сотрудничество с упомянутыми изданиями серьезно изменило финансовое положение нашего героя и его семьи. Они не только позабыли, что такое недоедание, но вскоре сменили место жительства, переехав из убогого дощатого домика на Шестнадцатой улице в просторное обиталище на Коутс-стрит.

Новый дом, правда, находился далеко от редакции, и, чтобы добраться туда, Эдгару По приходилось дважды в день преодолевать пешком изрядное расстояние. Впрочем, расстояния в тогдашних городах были не столь велики, как в нынешних мегаполисах, к тому же поэт любил совершать длительные пешие прогулки, и путь до работы был скорее в радость, нежели тяготил.

Новое жилище было просторным и удобным. Герви Аллен, который в начале XX века, видимо, имел возможность видеть его воочию, писал: «Дом представлял собой трехэтажное кирпичное здание с крыльцом из белого мрамора, стоявшее на небольшом, треугольной формы, участке, образованном пересечением улиц Коутс-стрит и Фэрмаунт-драйв с каким-то безымянным переулком» (неизвестно, занимали они весь дом или только какую-то его часть). Дом стоял в саду, на берегу реки, из его окон открывался чудесный вид, который отчасти портил расположенный поблизости железнодорожный парк — там формировали составы и разворачивали паровозы. Но биограф, скорее всего, прав, заявляя: «Это было, наверное, самое удобное жилище из всех, где им доводилось останавливаться с тех пор, как они покинули Ричмонд»[204]. Как жаль, что прожили они там не очень долго — до тех пор, как обстоятельства опять не изменились в худшую сторону.

Но пока все складывалось совсем неплохо. И дело не только в новом доме, достатке, возможности не задумываться о грядущем дне. Работа в журнале, постоянное взаимодействие с авторами, журналистами, редакторами, издателями, необходимость (и возможность!) вести светскую жизнь существенно расширяли социальный круг Эдгара По. Он принимал и отдавал визиты, посещал выставки, ходил в театр, на обеды и приемы. Трудно сказать, получал ли он от этой активности удовольствие. Но, во всяком случае, не чурался ее. Как верно догадывается читатель, По уже «входил в эту реку» — в Ричмонде. Но маленькая, провинциальная и чопорная столица Старого Доминиона не могла, конечно, идти в сравнение с «американскими Афинами» — толерантной Филадельфией, в которой на литераторов не смотрели свысока. Да и возможности для интересного общения в Пенсильвании были не сопоставимы с теми, что поэт имел в Виргинии.