Удар отточенным пером - Татьяна Шахматова

Итак, мы с Викой шли между цветными крикливыми рядами новогодней ярмарки. Чуть ли не впервые в жизни Вика была без каблуков. Лангетку она все еще носила, но по прошествии трех недель уже резво бегала с палочкой, по-домашнему маленькая.

На подобных тематических ярмарках много бесполезного, странного, удивительного и смешного, как будто люди притаранили сюда то, чему долгие годы не могли найти применения и в последнем рывке перед походом на свалку отчаянно пытаются сбагрить хоть что-то. Виктория почему-то считала, что именно здесь лучше всего подбирать подарки.

Чудо-порошки от глазной катаракты, камешек-потирушка от юношеских угрей, перечная грелка для затылка, улучшающая кровообращение, восстановитель давления магнитный, сувенирные пряники, свитера из шерсти яков, стеклянные кошки и деревянные слоны, музыкальные коробки для чая и кофе, набор инструментов «Я мужик» и еще сотни и тысячи предметов, назначения которых я не мог даже вообразить.

Вика напоминала собаку-ищейку на задании. «Сама себе не купит», – приговаривала она, упаковывая сумку со сложной кожаной аппликацией и огромный махровый халат. Это моей маме и моей бабушке, которая по совместительству Викина мама. За годы жизни в семье амазонок я уже кое-что понимаю в том, что они ценят больше всего, и делаю заметку купить еще льняных каш и прочей здоровой пищи – будет подарок от меня.

Ярмарка – праздник языка. Вдруг в воздухе материализуется доселе неслыханное слово «урбеч».

– Паста из орехов или семечек, вроде «Нутеллы», но намного полезнее, – поясняет продавец.

Мы сгребаем несколько банок урбеча – из подсолнечных семечек, мака и кунжута.

Пока я расплачиваюсь, Вика уже рассматривает казацкую нагайку за соседним прилавком. Кому нужна в современном городе нагайка?

– Борису на дачу. – Вика сосредоточенно проверяет кожаное плетение.

– Зачем?

– Мышей бить.

– Может, лучше отраву?

– Нет, отрава не то. Он же охотится на них, получает удовольствие, а мы ему отраву… Вообще-то Борька мышей шкафами ловит. Но мне кажется, нагайку он тоже оценит.

Я пытаюсь совместить эти составляющие: «шкаф», «мыши», «ловить шкафом мышей», и мне видится эдакий русский богатырь Добрынюшка, раскатывающий мебелью мелких грызунов в тоненькие плоские лоскуточки. Нагайку нам упаковали в красивую коробку с узорным казацким орнаментом красным по белому.

За следующим прилавком Виктория прилипла к магическому шару, внутри которого начинали бегать цветные змейки и бить маленькие молнии, как только его включали в розетку. Такой шар, кажется, подошел бы участникам битвы экстрасенсов, однако Виктория просила завернуть.

– Селиверстову. – Она загадочно улыбнулась. – Потому что волшебник, маг и кудесник. Борис навел справки, – пояснила она, смеясь. – И выяснил, что этот жулик умудрился переоформить все дочки ЗАО «Русского минерала», которые тоже занимались левым сбытом, только не из бракованного сырья, а из нормального. Другими словами, фактически собственника накалывал. Причем сделал он это за два дня до того, как все раскрылось.

Вот уж действительно талант! Есть чем гордиться. Теперь понятно, откуда чемодан денег для Игоря Курчатова. Вообще Селиверстов с его живым умом, меняющийся, словно хамелеон, вызывал у Вики симпатию, а у меня – чувство беспокойства. Мне было неуютно рядом с его дорогими костюмами и дорогими привычками. Селиверстов, конечно, не был монстром, пожирающим человечину. «Рабочая сила», мягко говоря, слегка демонизировала юриста. В ходе допросов членов профсоюза выяснилось, что Катерина действительно упустила своих детей, примкнув к шайке Жильцова. Митрич отсудил себе досрочную пенсию по вредности, но ситуация и вправду была спорной, так как погрузчик Митрича работал не на заводской территории, а на складах готовой продукции, которые имели к химпроизводству весьма опосредованное отношение. Все вроде было правильно, но я не мог отделаться от чувства, что Селиверстов – словно опасный скорпион, в любой момент может ужалить и правого и виноватого. Но у кого не возникает такого ощущения при общении с очень хорошими юристами?

После всей этой истории я остался единственным, кто продолжал общаться с Юлей. Она устроилась в школу, была выбита из колеи, разуверилась и раскаялась. «Я предала его, она – меня», – философски вздыхал пупс. Именно Юля слила мне, что Селиверстов женат и воспитывает двоих детей.

– Да в курсе, в курсе. – Виктория шутливо вздохнула. – Хорошие мужики уже разобраны. Впрочем, я рада. Все, что надо, мы от Селиверстова получили: обрати внимание, без обмана. Можешь хоть на Галапогосы лететь и сам купить себе тот кофе с островов, где черепахи и розовый песок.

Она смеялась, но, кажется, ей было не очень-то весело. Не помню, чтобы она отзывалась так о ком-то за последние пару лет. Я подумал, что хотя моя тетка и утверждает, что по словам можно вычислить все, о чем ты думаешь, до мельчайших подробностей, но полностью прочитать душу не под силу даже самым гениальным лингвистам. Если, скажем, музыку можно разделить на грув и сайд, бэк и фронт, слова можно распределить по жанрам – романы, повести, стихи, – то отделить наши эмоции одну от другой иногда просто немыслимо. Порой даже не можешь понять – счастлив ты или глубоко несчастен.

С Мариной мы больше не виделись. Мир умом не купишь, видимо, решили Марина с Лейлой. Теперь стали понятны и внезапный отъезд девчонок в другую деревню, и заговор с Дианой Игоревной, которая тоже оказалась в доле.

С Валеевым же мы расстались по-дружески, воплотив кредо «с кем, когда и сколько» и качественно отпраздновав наше спасение и спасение автономного фермерского хозяйства «Старое Озерное». Я рассказал врачу, откуда росли ноги у сказки о химическом человеке. Тимур Тимурович долго качал головой и привычно тер узловатыми пальцами переносицу, убеждая меня в том, что эта история гораздо старше, чем химический могильник, что еще его бабушка знала человека, который сам, конечно, не видел, но ему рассказывал брат жены того, кто видел, что с пустыря вернулся парень с настолько обезображенным лицом, что его не смогли опознать даже родные. Его было не переубедить. Люди не хотят расставаться со своими легендами и лишь жаждут новых. Не удивлюсь, если скоро в Старом Озерном будут рассказывать про приключения на воде и на суше некоего джентльмена Эдмунда Талбота, а скорее всего, какого-нибудь Эдика Талбаева, родом из наших мест.

А Марго… Марго так и ушла из моей жизни. Уплыла, как рыба. В конце концов я устал ловить ее, и мне не осталось ничего, как проверить на себе общеизвестный факт о целительных силах времени. Я вспоминал о ней. Сначала часто, со злостью и обидой, потом реже – с досадой, а после и вовсе время от времени – с щемящей ностальгией. Однажды я увидел ее с тем парнем, с другим. Он вел ее, придерживая за талию, от крыльца «Мармелада» к своему авто. На вид ему было лет тридцать пять, и физиономия его казалась как будто заспанной. Пузо, не предусмотренное изначальной комплектацией, мешки под глазами и красные руки выдавали любителя пива и, наверное, футбола. Я остановился.