Ночи Калигулы. Падение в бездну - Ирина Звонок-Сантандер

Калигула недоверчиво усмехнулся. Прокул был хорош собой: высок, строен, кудряв, с густыми бровями и томным взглядом больших глаз. Такая красота сводит с ума женщин и раздражает мужчин. Легко ему называть козлом Гая Цезаря, чьи ноги — худые, волосы поредели, шея поросла рыжеватой щетиной, а лоб покрылся резкими морщинами!

— Знаешь ли ты о новом указе, который я издал на днях? Под страхом смертной казни в присутствии императора запрещается произносить слово «козёл» или «коза»!

— Нет, цезарь, я не знал, — ответил Прокул.

— Неважно! — хихикнул Гай. — Ты нарушил указ, зная или не зная об этом. Херея! — крикнул он.

— Что прикажешь, Гай Цезарь? — подоспел Кассий Херея.

— Я только что приговорил его к смерти! — указательный палец Калигулы уткнулся в грудь Эзия Прокула. — Он нарушил мой указ.

Кассий Херея подал знак. Десять преторианцев окружили Прокула, сорвали с него тогу и связали руки за спиной.

— Гай Цезарь, прости меня! Я не виновен! — отчаянно взмолился он.

— За что же тебя прощать, если ты не виновен? — улыбнулся Калигула. — А если просишь прощения, значит, все же виновен!

Прокул растерянно открывал рот, порывался сказать что-то, но не находил слов.

— Наставник в отроческие годы не научил тебя логике! — мстительно смеялся Калигула.

Гай отыскал на ближайшем столе нож, которым рабы нарезали хлеб для гостей. Пальцем потрогал лезвие: достаточно ли оно остро. Подошёл к Прокулу, угрожающе прижав нож к его горлу. Эзий Прокул нервно сглотнул набежавшую слюну и закатил глаза.

— Ты перестал быть красавцем! — удовлетворённо отметил Калигула, наблюдая за исказившимся лицом молодого человека.

Гай перебирал пальцами мягкие кудрявые волосы Прокула. Брал прядь за прядью и отрезал ножом около корня. Нож дрожал в руках императора. Несколько кровавых отметин осталось на голове красавца.

Окончив работу, Калигула отошёл на несколько шагов и полюбовался неровно остриженными волосами Прокула.

— Теперь ты похож на козла! — заявил он, отбросив в сторону нож.

Прокул промолчал, надеясь, что наказание окончено. Калигула жестом подозвал Херею.

— Одеть его в лохмотья, вывести на Аппиеву дорогу и гнать плётками до Рима, — приказал император голосом, в котором сквозила не кровожадность, а какая-то странная безнадёжность.

— А потом? — невозмутимо спросил Херея.

— Потом? — Гай зевнул. — Прирезать.

Преторианцы уволокли слабо сопротивляющегося Прокула.

— Подождите! — вдруг крикнул император. Помедлил немного, видя, как в тёмных глазах юноши проскольнула надежда на помилование. И продолжил с нескрываемым злорадством: — Убивайте медленно, чтобы он чувствовал, как умирает!

Гай, прислушиваясь к утихающим крикам, подозрительно уставился на его собеседника.

— Вина Прокула в том, что он оскорбил достоинство императора, — сухо заметил он, разглядывая побледневшее лицо молодого патриция. — Твоя вина — в том, что ты слушал оскорбления!

— Гай Цезарь, пощади! — несчастный патриций повалился на пол и прижался лицом к коленям императора. — Я почитаю тебя превыше всего! В завещании я назначил тебя наследником всего имущества!

— Вот как? — Калигула потянул патриция за прядь волос, заставляя взглянуть себе в лицо. — Это меняет дело!

Патриций, растерянно улыбаясь, с надеждой взглянул на императора. Гай, казалось, вновь обрёл доброжелательность.

— Значит, я наследую все после твоей смерти? — громко размышлял Гай. — И ты до сих пор смеешь жить?! — страшно, пугающе крикнул он.

Патриций задрожал.

— Казнить его! — Калигула устало махнул рукой преторианцам.

Жалобные крики осуждённого на смерть ненадолго заглушили пение мальчиков-греков.

Гай вернулся к Цезонии, чувствуя как чужие взгляды буравят спину. Он обернулся, желая застать гостей врасплох. Патриции и матроны быстро сделали вид, что поглощены едой.

Он прилёг на ложе около Цезонии. Уткнулся лицом в её располневшее тело, вдохнул знакомый, ставший близким запах. Плаксиво пожаловался:

— Как все ненавидят меня!

Цезония обняла его и прижала к груди рыжеволосую голову. Так мать укачивает уставшего за день ребёнка. В серых, выпуклых глазах женщины Калигула уловил сочувствие и понимание.

— Пусть ненавидят, лишь бы боялись! — отчётливо проговорил он.

Август принёс с собой аромат созревающих фруктов, стрекот цикад, знойное марево над пыльными дорогами и сожаление о том, что лету приходит конец.

Гай лежал в мраморной купальне, наполненной тёплой водой из целебных источников. Напротив него нежилась Цезония. Мокрая туника облепила грудь и живот. Матрона смеялась, черпая ладонями воду и брызгая в лицо Калигуле. Порою она затихала. Тогда на её лице застывала вымученная улыбка.

— Что с тобой? — спросил Гай, когда смех Цезонии прервался в очередной раз.

— Ничего, — ответила она, коснувшись живота. — Ничего. Ребёнок сейчас родится.

Калигула лихорадочно выскочил из купальни и крикнул:

— Приведите лекаря!

Роды протекали быстро и легко. Цезония уже родила троих дочерей бывшему супругу. В перерывах между схватками она находила время и силы для шуток. Матрону окрыляла мысль: прежде, чем стемнеет, она родит сына и выйдет замуж за императора.

Калигула сидел на краю постели роженицы и держал её за руку. Время от времени она вскрикивала и впивалась ногтями в ладонь Гая, оставляя на ней отметины. Он не замечал боли, заворожённо наблюдая, как изгибается в муке тело Цезонии.

Порою страдания Цезонии выглядели невыносимыми. Гай думал, что она может умереть, как умерла в родах его первая жена, Юния Клавдилла. Цезонию ему не было жаль, но ребёнок!.. В двадцать лет Калигула боялся отцовтва и ответственности, связанной с ним. В двадцать семь он мечтал о сыне, которого когда-нибудь научит править империей. Так, чтобы все боялись!

Вой Цезонии, дикий, почти звериный, прервал его мысли. Гай вздрогнул и уставился на роженицу. Она, только что страшно кричавшая, теперь улыбалась нежно и умильно. Круглый живот, делавший её неповоротливой, пропал. Меж ног, согнутых в коленях, копошился окровавленный комочек. Сын Калигулы!

Повитухи, помогавшие Цезонии, суетились около роженицы, перерезали пуповину, обтирали новорождённого от крови и слизи. Гай пытался рассмотреть младенца, увидеть, какого цвета его глаза и волосы. Широкие спины и быстро мелькающие руки женщин мешали ему, закрывали дитя от его жадных глаз.

— Мой сын! — прошептал Калигула. — Пошли прочь, мегеры! Дайте мне взглянуть на моего сына!

— Гай Цезарь! — подал голос лекарь Галот. — У тебя родилась дочь.