Прайм-тайм. После 50 жизнь только начинается - Джейн Фонда

После возращения из центра Упайя я заметила, что стала добрее и внимательнее к другим. Цвета казались ярче, звуки – пронзительнее, мне казалось, что я мыслю иначе. Так трудно изменить свое мышление. Джоан говорила: «Не доверяйте своим мыслям». Как ускользнуть от своих мыслей? В центре Упайя я узнала, что, замедляя мыслительный процесс, вы даете возможность своей интуиции проникнуть за пределы мысли, стать глубже ее. Я понимала, что это меняет процесс мышления сам по себе.

Но больше всего меня удивило то, как изменилось время. Оно как будто удвоилось в объеме, и я поняла почему. Потому что в течение восьми дней я училась обращать пристальное внимание на то, что происходит Сейчас, благодаря чему я поняла, что на субъективном уровне время зависит от того, каким мы его сделаем. Все мы тысячу раз читали или слышали, что время может растягиваться, если мы имеем дело с чем-то новым. Помните, когда вы были ребенком, казалось, что год заканчивается с летними каникулами, потому что все было новым? Опыт, полученный в центре Упайя, убедил меня в том, что даже если нас окружают хорошо знакомые вещи, время растягивается, если мы пристально следим за жизнью, не пропуская ни одной детали, ни одного мгновенья. Возможно, это еще одно назначение III акта нашей жизни. Допуская, что мы способны и хотим приглушить остроту свойственных молодости метаний, мы получаем больше времени для того, чтобы найти время… для времени.

Конечно, не всем нужно отправляться в святилище и проводить дни в молчаливой медитации. Но, находясь в одиночестве или ведя активную жизнь, можно найти способ заглянуть в собственную душу: йога, тайцзы, обзор прожитой жизни, садоводство, прогулки на природе, живопись, медитация, поэзия, молитва. Эти и другие виды созерцательной деятельности позволяют нам стать восприимчивыми к мудрости, которая есть у всех, к реальности взаимодействия, а не индивидуализма проникнуться неизбежностью собственной смерти и в то же время, пропустить через себя бесконечный поток энергии, частью которой мы являемся.

Я хочу закончить эту главу, приведя последние строки из стихотворения Лизел Мюллер «Monet Refuses the Operation» («Моне отказывается от операции»), которое уже цитировала в первой главе:

Я не вернусь во вселенную,

где предметы не связаны друг с другом,

разве острова – не младшие дети

одного огромного континента? Мир —

поток, а свет становится тем, к чему прикасается,

трансформируясь в воду, кувшинки в воде,

повисая над водой и проникая под воду,

превращаясь в сиреневые, и розовато-лиловые, и желтые,

и белые, и лазурные лампады,

падающий солнечный луч

порождает легкую пульсацию,

и я делаю длинный, текучий мазок

кистью, чтобы уловить это движение,

пытаясь изобразить скорость света!

Наши весомые, вертикальные формы

воспламеняются, сливаясь с воздухом,

обращая в газ

наши кости, кожу, одежду. Доктор,

если бы вы только знали,

как небеса обнимают землю

и как безмерно раскрывается сердце,

взывая к вселенной, к бесконечному голубому туману.

Он сознательно позволил овладеть собой убеждению, что человеческие существа рождаются не раз и навсегда в тот день, когда матери производят их на свет, но что жизнь принуждает их возрождаться снова и снова.

Габриэль Гарсиа Маркес. Любовь во время холеры

ФИЛОСОФ И ПСИХОЛОГ ДОКТОР ДЖИН ХУСТОН РАССКАЗЫВАЕТ о нескольких изменивших ход ее жизни случайных встречах, произошедших в то время, когда она была еще девушкой:

Мои родители развелись, когда мне было четырнадцать лет, что стало для меня сильным потрясением. Опаздывая в школу, я бегом спускалась по Парк-авеню – бежала от своего горя. И однажды налетела на какого-то старика, едва не сбив его с ног. Я подхватила его, а он сказал мне с французским акцентом: «Вы что, всю жизнь собираетесь так бегать?»

Я ответила: «Да, сэр, так и собираюсь».

Он сказал: «Ну что же, bon voyage» (счастливого пути – фр.).

Я произнесла: «Bon voyage», – и побежала в школу. Неделю спустя я выгуливала своего фокстерьера Чэмпа и вновь увидела старика, который выходил из дома. Я жила в доме № 86, прямо в конце Парк-авеню, а старик жил где-то в районе дома № 84 и Парка.

Он сказал мне: «А, моя маленькая бегунья, у вас есть фокстерьер. Куда вы идете?»

«Да, сэр, я после школы вожу Чэмпа в Центральный парк. Мне просто нужно подумать».

«Можно мне иногда ходить туда вместе с вами?»

Я ответила: «Да, конечно».

«Это будет мой моцион».

Он был удивительным. Он вообще не ощущал неловкости. Границы, отделявшие его от внешнего мира, были размыты. У него была длинная французская фамилия, но он попросил меня ограничиться только ее первой частью, которую мое американское ухо воспринимало как «Мистер Тейер». Поэтому я называла его «мистер Тейер». Около полутора лет мы время от времени прогуливались вместе с ним. Он мог внезапно припасть к земле, чтобы рассмотреть гусеницу: «О, Джин, посмотрите на эту гусеницу! О, движение, изменения, метаморфозы! Джин, попробуйте почувствовать себя гусеницей. Вы можете это сделать?»

«Запросто, мистер Тейер». То есть я, четырнадцатилетняя девочка ростом около метра восьмидесяти сантиметров, с красными пятнышками на лице, ощущала себя гусеницей!

Он продолжал: «А что будет с вами, когда вы наконец превратитесь в papillon, в бабочку? Что такое бабочка, Джин?»

«Не знаю, мистер Тейер».

«Нет, вы знаете, знаете. Я знаю, что вы знаете. А теперь во что вы превращаетесь?»

«Ну, думаю, когда выросту, я облечу весь мир и, может быть, стану помогать людям».

«А! Bon, bon, bon» (хорошо, хорошо, хорошо – фр.). А потом: «О, Джин, станьте против ветра!» На выходе из Центрального парка в лицо дул сильный ветер. «О, Джин, вдохните ветер! Однажды ветер пронизал тело Иисуса Христа».

«Иисус Христос его чувствовал?»

«Да. О, Мария-Антуанетта, вот она приближается! Чингисхан, он не так приятен. Жанна д’Арк, Jeanne d’Arc! Впустите в себя Жанну д’Арк! Впустите в себя поток истории!» Мы чудесно играли с ним, разговаривая о том о сем: «Джин, посмотрите на облака, какая божественная каллиграфия на небесах!»

Он внезапно останавливался и хихикал, глядя на вас, и вы тоже хихикали, он хихикал, и вы хихикали; и еще он мог смотреть на вас и смеяться, смеяться, будто вы являли собой хаос, под которым скрывался Бог. Я шла домой и говорила матери: «Мама, я снова встретила своего старика. Когда я рядом с ним, я забываю о том, что я так ничтожна».

Однажды, когда наша совместная прогулка подходила к концу, он внезапно остановился, повернулся ко мне и сказал: «Джин, какой вопрос мучает вас больше всего?»