Государева охота - Елена Арсеньева

Хотя нет. Пусть Монтойя бабник, но он весьма разборчив. Натакую замарашку небось и не взглянет. Скорее всего, это какая-нибудь субретка,горничная, принесшая любимчику русских красоток дону Хорхе Сан-Педро Монтойялюбовное послание от своей госпожи. Подобных записочек приносили порою додесятка на день, поэтому Каскос очень огорчался, что слухи о поголовнойбезграмотности русских, даже представителей самого высшего света, оказалисьнедостоверными.

Обычно вся почта Монтойя скапливалась в привратницкой, а этанаглая субретка осмелилась притащиться прямо в посольство. Экая бесстыжаятуземка!

Каскос покачал головой. Сейчас горничная передаст дону Хорхеписьмо и выйдет, застав посольского секретаря подслушивающим под дверью. Подиобъясни потом, что ничего не видел и не слышал!

И вдруг Каскоса осенило. Есть! Есть такое место, откуда емубудет все и слышно, и видно! Ведь за стеной комнаты Монтойя — кабинет де Лириа,а между этими двумя помещениями есть потайное отверстие. Едва заполучив в своераспоряжение роскошный, на европейский лад выстроенный особняк в Немецкойслободе, испанский посол велел сделать в некоторых комнатах потайные «глазки»,чтобы неприметно наблюдать за своими сотрудниками. Это было весьма принято примадридском дворе, никто этому не удивлялся, все прекрасно знали о существованиитаких «глазков». Конечно, удручало сознание того, что за тобой каждую минутуможет вестись наблюдение, однако человек ко всему привыкает. Единственное, кчему никак не мог привыкнуть Хуан, это к тому, что сердечный друг Иаков мог вовсякую минуту, припав к «глазку», любоваться предметом своих вздохов... Непередать, сколько минут и часов провел Каскос, сжигаемый ревностью, воображая,какими страстными взорами пожирает Иаков дона Хорхе, когда он, к примеру,одевается или, что еще хуже, раздевается, готовясь лечь в свою одинокуюпостель. Конечно, если бы дон Хорхе знал о существовании такого «глазка», оннепременно заделал бы его, чтобы избавиться от непристойного — с его точкизрения! — внимания герцога. Странным образом, даже от этого Каскосчувствовал себя оскорбленным! Не раз готов был тайком войти ночью в спальню Хорхеи перерезать ему спящему горло — прикончить, не боясь греха! Останавливалотолько то, что де Лириа сразу распознал бы злодея и, пожалуй, возненавидел быКаскоса. Ах, если бы повезло и удалось бы как-нибудь скомпрометировать передмилым Иаковом этого красавчика Хорхе! Дорого заплатил бы за это Хуан Каскос!

Размышляя так, он вошел в кабинет, ключ от которого имел присебе на законном основании, как секретарь посла, и снова запер дверь. Торопливозайдя за стол, Каскос заправил в рукава пышные манжеты, чтобы не мешали, и чутьсдвинул в сторону большой портрет испанской королевы Елизаветы Фарнезе, родомитальянки.

Пожалуй, было что-то кощунственное в том, что портретцарствующей особы то и дело двигали туда-сюда. Окажись это портрет короляФилиппа, кто-нибудь из служащих не поленился бы настрочить донос в Святейшуюинквизицию... Однако Елизавета Фарнезе была женщиной, и даже королевский сан немог спасти ее от тайного или явного презрения посольских служащих.

Итак, Каскос сдвинул в сторону портрет ее величества, апотом приподнял лоскуток толстой кожи, плотно прикрывающий отверстие в стене,вполне достаточное, чтобы, приникнув к нему одним глазом, человек мог видетьвсе происходящее за стеной. В соседней комнате отверстие было закрыто картиной,изображающей причащение святого Иакова Компостельского, но тиара на голове папыримского была нарисовала не на холсте, а на куске прозрачной марли. Тольконаметанное око знающего человека могло бы распознать подделку, для остальных же«глазок» оставался незримым.

Каскосу достаточно было только одного взгляда, чтобыубедиться: дон Хорхе по-прежнему не подозревал о том, что за ним может вестисьнаблюдение. Иначе разве он мог бы с таким упоением обнимать и целоватьпришедшую к нему девицу!

Вот так горничная... Да она решила обставить свою госпожу набеговых!

И тотчас Хуан мысленно шлепнул себя по лбу. Эти дваприльнувшие друг к другу тела мигом оживили его память. Ну конечно! Он уже могнаблюдать такой же самозабвенный поцелуй — на приеме в царском дворце, в тотнезабываемый вечер, когда они с герцогом нашли дона Хорхе у посольских воротизбитым до полусмерти... жаль, что не насмерть! Так или иначе, теперь Каскосвспомнил, что за даму держал в своих объятиях Хорхе. Никакая это не субретка.Это родственница Долгоруких, к которой, как говорили в дипломатических кругах,был какое-то время неравнодушен русский царь. Правда, чувство это осталось впрошлом — ведь, по слухам, долетевшим сегодня из дворца, император намеренобъявить о помолвке со старшей княжной Долгорукой. Той самой, из-за любви ккоторой пострадал этот привлекательный молодой человек, племянник графаБратислава, Миллесимо. История с его арестом чрезвычайно возмутила де Лириа,который принял в ней самое горячее участие и во всеуслышание распространялся —среди своих, разумеется, только в стенах посольства! — о самовольствеДолгоруких, которые, конечно, будут наказаны императором Петром. Однако вместотого, чтобы наказать их, этот самый император намерен взять в жены княжнуЕкатерину. Весьма забавно!

Для того чтобы проверить этот забавный и маловероятный, сточки зрения Хуана Каскоса, слух и, отбыл де Лириа к своему приятелю баронуОстерману.

А когда кота нет дома, мыши гуляют по столу.Воспользовавшись отсутствием патрона, распутник Хорхе немедленно принимает натерритории посольства свою любовницу. Нет, ну как жаль, ну как жаль, что нетникакой возможности представить де Лириа веские доказательства этой встречи.Разве что кликнуть еще кого-нибудь. Но как бы не спугнуть эту парочку, да ивообще — пока найдешь другого свидетеля, время пройдет. Надо дождаться, покаэти двое отправятся в постель, и тогда...

Однако в постель «эти двое» отправляться явно не собирались.Как раз в тот миг, когда их объятия и поцелуи сделались особенно жаркими, онивдруг отпрянули друг от друга (причем Каскос заметил, что отпрянула именнодевушка, а Хорхе с трудом разжал объятия) и принялись говорить. Разумеется,по-русски!

Каскос возмущенно фыркнул. Нет, он был не так глуп, чтобыожидать, что туземка начнет беседовать на чистейшем кастильском наречии [37].Но она хотя бы могла выразить свои мысли по-французски, как принято во всемцивилизованном мире, так нет же — что-то твердила с невероятной скоростью наэтом своем московитском, а вернее — тарабарском наречии, совершеннонепостижимом для нормального человека, изъясняющегося на нормальном языке!