Цветок яблони - Алексей Юрьевич Пехов

Треттинец задумался:

— Тот, каким я был тогда, просто бы стер вражескую армию в порошок. И ветер разнес бы его по миру. Правда неприятна, Тэо. Потому что я знаю себя. Война бы закончилась уже сегодня, если бы у меня была такая возможность. Потому что я бы не потерял магию, не изменился. Был другим человеком. Мильвио из настоящего счастливец, так как он лишен невероятно обременительной вещи — силы, которая способна стирать в пыль города.

— Вы оправдывали то, что делали, войной?

— Войны должны быть эффективны.

— Жестоко звучит. Слова солдата.

— Слова чудовища. Они неприятны, тяжелы, но их следует говорить. Мы поняли это не сразу. Лишь когда та война выпила из нас все светлое, что было. Войны надо начинать внезапно и заканчивать быстро. Или не начинать вовсе. Мы же, пылающие гневом, растянули противостояние со Скованным на несколько десятков лет, а в итоге разорвали Континент, потеряли магию и уничтожили столько людей. Это все тоже в какой-то мере результат наших рук, — он широким жестом обвел поле. — Моих. Постоянное напоминание об ошибках, которые я все это время пытаюсь исправить, — он прервался, вскинул ладонь в салюте, приветствуя кого-то из свиты герцога, подъезжавшего к группе офицеров, и продолжил уже совсем иным тоном:

— Сегодня все решится. Они уже выдавили нас на середину Четырех полей. Им осталось пройти меньше четверти лиги до Улитки. Баталии Дэйта измотаны. Ириастцы, треттинцы. Все держатся из последних сил. Врагов больше. Вчера подошли свежие полки Давора, Фихшейза, а наши резервы исчерпаны. К вечеру, если им повезет, ударные отряды начнут штурм первого кольца укреплений. А остальные постараются рассечь нас и перебить.

— Благодаря Шерон, у нас есть надежда.

— Алагория и Кариф спешат, — Мильвио повернул лицо к ветру, словно узнавал от того последние новости. — Кто-то говорит, что будут сегодня вечером, а кто-то что завтра. Дожди сильно подпортили наши планы, затопив дороги. Союзники станут входить в бой с марша. Вполне возможно, появятся они слишком поздно.

— А если мы продержимся?

— Это и есть наша задача, мой друг. Выстоять. Тогда забрезжит шанс остановить их.

Тэо поежился. Он никогда не видел битв. Настоящих. И… не хотел видеть. Но иногда твои желания ничего не значат.

— Чем я могу помочь?

— Когда придут шаутты, а они обязательно придут, ты будешь нашим копьем.

Мильвио обернулся, поманил кого-то от палаток, и к ним подошел невысокий, сильно заросший щетиной треттинец.

— Это капитан Винченцио Рилли. Мой добрый друг. Он присмотрит за тобой. Капитан, найдите Тэо подходящую одежду для сегодняшнего дня. И чтобы он не выделялся среди ваших солдат.

— «Виноградные шершни» всегда рады новым людям, сиор.

Сперва они восприняли Вира с настороженным любопытством. Разумеется, многие из них слышали о том, что было на Бродах, и как он сражался. Но сражаться это одно, а командовать — совершенно иное.

У него оставалось мало времени до начала битвы, чтобы узнать их. И подготовить под задачи, которые требовались Дэйту: быстрый, легковооруженный отряд, способный бить во фланги, противостоять пикинерам, уничтожать зазевавшихся стрелков, затыкать бреши.

Он руководствовался памятью тех, кто приходил к нему во время звона колокольчика. И начал действовать.

Разделил на десятки, согласно силе и умениям. Тех, кто пользовался двуручныморужием, топорами или гранд-фальшионами, собрал в один крепкий кулак резерва. Остальных, с щитами рондашами[2] — в главную ударную силу.

Люди были разные. И не все понимали, чего от них хочет Дэйт — командир баталий. Вир стал разъяснять, как легкая пехота действует в десятках. Как атаковать в плотном строю или россыпью. Как эффективнее защищать товарищей. Как защищать товарищей с тяжелым оружием, когда те прорывают вражеский ряд. Как умело идти на пикинеров, если за теми нет алебардщиков, и что делать, когда есть алебарды или двуручные мечи. Как держать щит, чтобы пика тебя не проткнула.

Первый день битвы, когда пало Бутылочное горло, они встретили в поле, в час вступления баталий Дэйта в схватку, и дрались до темноты.

К исходу дня Вир потерял двенадцать человек из сотни. «Малость», при том, что полностью исчезли некоторые полки. Бойцы отряда без сомнений шли за ним, а после присоединились и другие, из тех, кто в схватке лишился своих подразделений.

В итоге под началом Вира, к его большому удивлению, оказалось двести шестьдесят семь человек и, чтобы как-то отличать их в бою от остальных, он посоветовал поверх доспехов вязать широкие светло-серые ленты. Капитан Винченцо Рилли заметил тогда:

— Вышел бы неплохой наемный отряд, парень. Вы проворные и злые, как шаутты. Я даже название вам придумал. «Камиче гриджо», что на треттинском — «Серые рубахи».

Кто-то услышал, и это прозвище подхватили остальные. Быстрые, не вступавшие в долгие бои, они нападали внезапно, атакуя, наносили урон и отходили назад, под прикрытие более тяжелых отрядов.

Враг на этом участке фронта стал их опасаться, не меньше, чем тяжелых латников из личной гвардии треттинского герцога или ударной кавалерии Ириасты.

Вир устал за эти дни. Потерял счет часам. Не оценивал скорость времени, отмечая лишь приход ночи, когда противники, не способные переломить ситуацию, отползализализывать раны.

Ученик Нэ бил, рубил, колол, резал, падал, бежал, дрался, и все время кричал. Кричал столько, что лишь чудом можно объяснить, что он до сих пор не сорвал голос, командуя отрядом.

А сегодня он знал, что это последний день битвы. Все знали.

Простой расклад: или они, или их.

И он очень радовался, что Бланка находится в Лентре, под защитой надежных стен.

Они виделись лишь кратко. Часть ночи и жалкая доля утра. Он заснул рядом с ней, успел попрощаться, в душе ликуя, что та не спорит, чтобы остаться в лагере.

Был дождь. Светило солнце. Снова скрывалось с приходящими с севера тучами. И опять дождь. Утро сменилось днем, тот дотянул до полудня, и армии пришли в движение.

Гремели барабаны, пели волынки, свистки сержантов издавали резкие звуки. Баталии, стальные квадраты, ощетинившиеся пиками и алебардами, несокрушимыми волнами наваливались на полки пехоты, подминая их под себя, противостояли кавалерии. Та лисьими хвостами металась по Четырем полям, сталкиваясь друг с другом, давила пехоту и гибла под стрелами и болтами. На кольях, в ямах, под выстрелами скорпионов и катапульт.

Меч Шрева лежал в руке, как влитой. Недлинный, с удобной ухватистой рукояткой, чуть более широким, чем требуется, клинком, он прекрасно показал себя. Вир рубил, закрывался щитом, шел вперед по грязи, лужам, траве, крови, выпущенным внутренностям и трупам. Первым врезался в ряды противника, уворачиваясь от метивших в лицо наконечников. Подсекал ноги, бил