Неуязвимых не существует - Николай Басов

– И что же я должен доложить по начальству, умник?

От этого «умник» несло таким ментовством, словно он родился с этим комплексом отсталости, неразвитости и постоянной обиды. Я стал было даже соображать, как еще дать знать о своей идее наверх, как пробиться к людям, которые меня сейчас интересовали. Но Климент, более привычный к подобным ситуациям, чаще сталкивающийся с неподатливыми полицейскими, продолжал уговаривать. Наконец, после трехминутных уговоров, он отковал свою формулу в точеную фразу:

– Вот что я предлагаю. Вы мне триста кусков, а я вам – труп Валера.

– Ага, триста кусков… Евров, наверное, да? – попытался иронизировать толстяк. Но в его голосе появилось сомнение. Он уже не был уверен, что в самом деле не должен доложить об этом звонке начальству. – Я не уполномочен обсуждать информацию за плату. Твоим гражданским долгом, парень, является…

– Слушай, начальник, – голос Климента даже не выдавал разочарования, я решил, что он, наверное, справится со своей ролью. – Тебе башку оторвут, если ты откажешься работать как полагается. Пойми, это Валер, солдат Штефана. Его же вся Охранка сейчас ищет, а ты доложить жмешься…

– Я ни от чего не отказываюсь. Я просто не могу.

– Ладно, ты не можешь. Но ты знаешь тех, кто может. Свяжись с Нетопырем, наконец, я перезвоню.

Климент дал отбой, я посмотрел в его узенькие, нагловатые глазки. Он был почти спокоен, даже весел, если этот человек вообще умел веселиться.

– Я решил, что он тянет время, чтобы сюда заехала патрульная команда и нас взяли за жабры.

Я тоже так думал, наверное, секунд пять. Но потом решил, что это перестраховка, слишком натурально оглядывался на своих приятелей толстяк. Он просто не мог быть таким хорошим артистом, а подготовиться и отрепетировать заранее они тоже не могли, ведь это мы им позвонили, а не они нам.

Мы перешли в другое кафе из предопределенных пяти. Тут я сел за дальний столик и решил поужинать. Еда оказалась неплохой, но риска находиться тут все равно не оправдывала. Конечно, мы сменили забегаловку, но Климента могли записать, могли через компьютерную систему поиска идентифицировать по голосу, по тональности, по дикции, ведь все его всхлипы и стоны с «зуделкой» – для бедных, они не обманули бы стоящую систему подслушивания ни на секунду. А вычислив, могли поднять его дела, а значит, на стол всем операм лег бы список всех «его» кафешек, включая ту, где мы сейчас находились.

Но, скорее всего, тревогу пока не поднимут – не хватит решимости и догадливости. И все-таки я провел неприятные пятнадцать минут, пока мы не расплатились и не вышли на улицу, чтобы позвонить снова.

На этот раз все получилось иначе. Никакого потного обалдуя, оторванного от своих полицейских развлечений, вообще никаких диспетчеров – холодная, деловитая секретарша с высоким бюстом и внимательными глазами. И уже через пару переключений мы имели возможность разговаривать с каким-то начальственным голосом напрямую. Светлого лика мы, разумеется, лицезреть не сподобились, потому что камера с той стороны была закрыта намертво, примерно так же, как на своей стороне ее закрывал я, но почему-то сомнений не было ни у меня, ни у Климента – мы говорили с директором напрямую. То есть это был Джарвинов, собственной персоной.

Надежда на успех моей задумки слегка воспряла, хотя по деформированным ответам тоже невозможно было просчитать этот голос, только не из-за глуповатого трюкачества, а потому, что на аппарате этого начальника стоял декодер, который лишал его слова всех личностных характеристик. И это обезличивание компы полицейской управы, скорее всего, «расколоть» уже не смогли бы и за тысячу лет работы.

Климент все и сам почувствовал, он даже вытянулся немного, словно солдат в строю или зэк во время шмона. Но голос его оставался твердым, спокойным, хотя корежил слова и голос он уже чуть меньше. Я даже усмехнулся внутренне, не предполагал, что мой приятель окажется таким эффективным.

Он повторил всю историю, с самого начала. Он может устранить меня, но ему требуется предоплата в триста кусков… Мне эта выдуманная мной же присказка начинает надоедать. Я, кажется, не думал, что продать себя будет так сложно.

Начальственный голос на том конце потребовал подтверждений или гарантий, но Климент удивился:

– Какие гарантии? О чем мы говорим? Вам придется верить мне… Или не верить. Но деньги вы все равно заплатите, на всякий случай, вдруг я не треплюсь?

В разговоре возникла пауза, молчал начальник на той стороне, кажется, отключив эту линию от своего микрофона, и Климент молчал. Это длилось долго-долго. Я уже забеспокоился, стал оглядываться, рассчитывая увидеть выныривающую из-за поворота в конце улицы кавалькаду полицейских машин, идущих на задержание. Но все оставалось тихо. Наконец Климент проговорил:

– Завтра? Ну что же… Я согласен.

Меня это тоже устраивало.

Первую половину дня я провел в очень сложных разъездах, не всегда даже понимая, что делаю, куда еду, куда попаду, если сверну там-то и там-то… Нет, конечно, правил я не нарушал, иначе меня бы мигом засекли, а мне это было не нужно. Но проверить варианты отхода, прохронометрировать некоторые трассы было все-таки необходимо.

Потом я принялся за сверку местности, то есть стал делать то же самое, но уже не по путям и дорогам, а просто пытаясь в сознании уложить все окружающие районы, наиболее заметные строения, угадать сектора наблюдения и обстрела, возможные схемы расстановки людей, применение автоматических средств ведения боя, подвод резервов разного рода… В общем, спланировав эту операцию за противника, мне стало казаться, что дело мое безнадежное, что ничего у меня не выйдет и я зря старался. Так всегда бывает, особенно когда все еще не очень улеглось в сознании.

Потом я стал думать, что все может получиться, и даже составил список необходимой амуниции. Разумеется, планировал я не совсем на пустом месте. Если бы мне пришлось выдумать то, что я хотел совершить, от нуля, на одно планирование пришлось бы затратить неделю, да и то, если работать по-воловьи. А у меня был всего один день, сегодняшний, и то – до вечера. Поэтому я воспользовался одной из прежних наработок, это было не очень хорошо, но выхода у меня не осталось.

Как-то, лет семь назад, я был тогда еще совсем зеленым, была заготовлена некая операция, но ее в ход так и не запустили. Теперь я последовательно, в основных звеньях возобновил ее в памяти, пересчитал те небольшие изменения, которые произошли в окружающей инфраструктуре, и учел изменения, которые произошли во мне. Но с этим как раз было все просто – я стал одиночкой, ни на что хорошее не рассчитывал и ждал от сегодняшнего вечера только неприятностей. Но не провала. Если бы я больше, чем на половину, был убежден, что меня ждет провал, я бы в дело не вступил. Не привык я ходить на задание, когда не уверен в том, что оно выполнимо хотя бы в половине шансов.

Итак, я пытался провернуть дельце, о котором были осведомлены практически все старослужащие сотрудники нашего подразделения. В этом, разумеется, тоже заключался риск, и немалый.