Моя жизнь - Айседора Дункан

потом я проводила королеву Неаполя домой. Никогда не встречала я более приятного, симпатичного и интеллигентного существа, чем сестра злосчастной Елизаветы.

Когда я проснулась на следующее утро в прелестном парке отеля «Трианон», все мои страхи и дурные предчувствия рассеялись. Врач прав, мне была необходима поездка за город. Ах, если бы там оказался хор из древнегреческой трагедии! Он напомнил бы случай, как, пытаясь идти противоположной дорогой, чтобы избежать несчастья, мы идем напрямик к нему, как это произошло с несчастным Эдипом. Если бы я не уехала в Версаль, чтобы избавиться от преследующих меня видений нависшей надо мной смерти, то мои дети три дня спустя не встретили бы смерть на той же дороге.

Я помню тот вечер очень хорошо, поскольку никогда прежде так не танцевала. Я не была больше женщиной, а превратилась в пламя радости, в огонь, во взмывающие ввысь искры, в дым, поднимающийся, кружась, от сердец зрителей. И после дюжины вызовов на прощание я исполнила «Музыкальное мгновение», а пока я танцевала, что-то пело в душе: «Жизнь и Любовь… Высочайший восторг, и в моей власти даровать это тем, кто в этом нуждается». Вдруг мне показалось, будто Дейрдре сидит у меня на одном плече, а Патрик на другом, находясь в абсолютном равновесии, и, когда я во время танца переводила взгляд от одного к другому, я видела смеющиеся, радостные детские лица, детские улыбки, и мои ноги не знали усталости.

После выступления меня ждал большой сюрприз: Лоэнгрин, которого я не видела уже несколько месяцев со времени его отъезда в Египет, пришел ко мне в уборную. Казалось, на него произвели большое впечатление мои танцы в этот вечер и наша встреча, и он предложил поужинать вместе у Огастина в отеле на Елисейских Полях. Мы пришли и ждали его у накрытого стола. Проходили минуты, прошел час… Но он так и не пришел. Подобное отношение заставило меня сильно разнервничаться. Я знала, что он ездил в Египет не один, но, тем не менее, была рада его видеть, так как всегда любила его и жаждала показать ему его сына, который в отсутствие своего отца рос сильным и красивым мальчиком. Но когда наступило три часа, а он не пришел, я, испытывая горькое разочарование, отправилась к детям в Версаль.

Изнуренная волнениями, вызванными выступлением на спектакле и утомительным ожиданием, я бросилась на постель и заснула глубоким сном.

Рано утром меня разбудили дети; они, как это было у нас заведено, со смехом прыгнули ко мне на кровать. Затем мы, по обыкновению, позавтракали вместе.

Патрик шалил больше обычного, он забавлялся, переворачивая стулья, и падение каждого стула встречал громким, радостным криком.

И тут произошел странный случай. Накануне кто-то, мне так и не удалось узнать, кто именно, прислал мне два прекрасно переплетенных тома Барбе Д’Оревильи[127]. Я протянула руку и взяла один из томиков со стоящего рядом стола. Я только было собиралась побранить Патрика за то, что он слишком шумит, как открыла наугад страницу, и мой взгляд упал на имя Ниоба, затем следовали такие слова: «Belle, et mère d’enfants dignes de toi, tu souriais quand on te parlait de l’Olympe. Pour te punir, les flèches des Dieux atteignirent les têtes dévouées de tes enfants, que no protégea pas ton sein découvert»[128].

Няне даже пришлось сказать:

– Патрик, пожалуйста, не шуми так, ты мешаешь маме.

Она была милой, доброй, самой терпеливой в мире женщиной и обожала обоих детей.

– О, пусть он шумит! – воскликнула я. – Только представьте себе, няня, во что превратилась бы жизнь без их шума.

И мне в голову пришла мысль, насколько пустой и мрачной была бы жизнь без них – ведь дети больше, чем мое искусство, и в тысячу раз больше, чем любой мужчина, наполняли мою жизнь счастьем. Я читала дальше: «Quand il ne resta plus de poirine a` percer que la tienne, tu la tournas avidement du côtè d’où venaient les coups… et tu attendis! Mais en vain, noble et malheureuse femme. L’arc des Dieux était détendu et se jouait de toi…

Tu attendis ainsi, – toute la vie, – dans un desespoir tranquille et sombrement contenu. Tu n’avais pas jete les cris familiers aux poitrines humaines. Tu devins inerte, et l’on ra-conte que tu fus changee en rocher pour exprimer l’inflexibilite de ton coeur…»[129]

Когда я закрыла книгу, внезапный страх сжал мне сердце. Я раскрыла объятия и позвала обоих детей, и, когда мои руки обхватили их, я внезапно ощутила, как слезы подступили к глазам. Помню каждое слово и каждый жест этого утра. Как часто бессонными ночами я перебирала в памяти каждую минуту и предавалась бесплодным размышлениям, почему никакое видение не предостерегло меня и не позволило предотвратить того, чему предстояло случиться.

Было тихое серое утро. Окна были раскрыты в парк, где деревья облачались в первые цветы. Впервые в этом году я ощутила острый прилив радости, которая обычно охватывает нас в первые мягкие весенние дни. Очарование весны и вид моих детей, таких цветущих, красивых и счастливых, вселили в меня такую радость, что я выпрыгнула из постели и принялась танцевать с ними, причем все трое заливались смехом. Няня смотрела на нас и тоже улыбалась.

Внезапно зазвонил телефон. Я услышала голос Лоэнгрина. Он попросил меня приехать в город и привезти с собой детей. «Я хочу видеть их». Он не видел их уже четыре месяца. Я с радостью подумала, что эта встреча может принести примирение, которого я так жаждала, и я шепотом сообщила эту новость Дейрдре.

– О, Патрик! – воскликнула она. – Угадай, куда мы сегодня поедем?

Как часто потом мне слышался детский голосок: «Угадай, куда мы сегодня поедем?»

Мои бедные, хрупкие, прекрасные дети, если бы я только знала в тот день, какая жестокая судьба вас ждет.