Третий удар. «Зверобои» из будущего - Федор Вихрев

«Это не случайность, нас явно кто-то сдал!» — мелькнула в голове суматошная мысль, в то время как ноги сами собой понесли меня в сторону стоящей без экипажей техники.

И я таки почти успел — мне оставалось пробежать всего несколько метров, как начали рваться бомбы. Я увидел, как на месте того танка, к которому я бежал, вспух огненный шар… Потом я почувствовал удар в грудь и возникло ощущение полета, удара о землю я почти и не ощутил. Последнее, что я увидел, была бегущая ко мне Аня — и наступила темнота.

Мякишев

Жутко хочется спать. Это усиливает ощущение нереальности происходящего, точнее, вызывает такое чувство, будто все это уже было. Вроде у психиатров специальный термин для этого есть. Однако пес с ними, с мозгокрутами. Своих проблем хватает, тех, что спать не давали.

После налета немецких пикировщиков и нашего срочного возвращения в лес мне пришлось развернуть бурную деятельность по своей должности в группе. А именно — контрразведкой. Не давала покоя мысль, что стоянку немцам «слили». Вот же приставучие словечки у Ники и ее ребят! Тем не менее вся моя беготня не дала никакого «улова», что парадоксальным, казалось бы, образом меня радовало.

Пропавшие два бойца из числа группы товарища Соджета нашлись поодаль в кустах с ранами от холодного оружия. Метрах в двухстах от разбомбленного лагеря на деревьях нашли большой кусок проволоки, видимо — оборванную в спешке радиоантенну. Поползав часов восемь вокруг стоянки в компании с Кузьмичом, он же Дед, и партизанской разведкой, я с достаточной достоверностью установил ход событий.

Немцы, снявшие часовых, вышли к стоянке товарища Медведя по следам его колонны. Или кто заметил колонну и стукнул новым властям, или бдительные фельдполицаи обратили внимание на следы танков там, где их быть не должно, — не знаю, да и не принципиально это. Факт в том, что выслеживали достаточно долго — отправленные мной партизаны прошли по следу мотоцикла километров десять, после чего вернулись. Итак, немцы на мотоцикле и каком-то четырехколесном транспорте остановились в километре от лагеря, звук моторов был заглушен деревьями. Затем прошли к нашим танкистам, обошли их по большому кругу, определив количество и расположение целей. Наткнулись на наших бойцов, сумели снять их без шума и вызвали авиацию.

Вот тут им несколько не повезло — единственная позиция, которая позволяла выйти на связь, наблюдать за танковой колонной и оставаться в укрытии, находилась чуть дальше двухсот метров от ближайшего танка. Потому, выведя головной «юнкере» на цель, корректировщики экстренно удрали, не дожидаясь падения бомб. Наземные силы немцев или долго собирались, или далеко ехали (а может, и задержались где), так что прибыли они на место где-то через полчаса после нашего ухода. Пригнали пять-шесть грузовиков, полугусеничный бронетранспортер и даже средний танк. Прошли по нашим следам до опушки, там развернулись в цепь, потоптались минут пятнадцать, постреляли по зарослям зачем-то и уехали, не сунувшись в лес.

Саня

Видимо, Смоленск за полтора месяца боев стал тем, чем на нашей хронородине был Сталинград. Третий день городских боев сводной бригады. Несмотря на тактику штурмовых групп и старания не подставлять легкие танки под ПТО, от бригады осталось чуть больше половины. Правда, радует, что большинство экипажей остались в живых. Но раненых тоже много и у нас, и в пехоте. Пару раз Юлька-пулеметчица со своим «малиновым» оруженосцем буквально спасали нам жизнь, срезая фрицев со связками гранат. Дважды немцам все же удалось порвать гусеницу на моем ИСе. Оба раза «пачками» и оба раза левую. Первый раз — прострелили, а второй — ствол раздавленной пушки попал между звездочкой и траками, и изношенные пальцы не выдержали. Может быть, это и спасло жизнь моему экипажу — прошедшая вперед Т-34 напоролась на мину. А затем получила на крышу огромную склянку с зажигательной смесью. Крики в рацию были недолгими — ребята просто сгорели в машине. Экипаж «пятидесятки» подошел к баррикаде и запросил помощи «больших». Его маленькой пушкой там много не навоюешь. Не успел я подойти, как вызов отменили, — ударом с тыла наши пехотинцы взяли преграду. Чуть позже выяснилось, что эта группа из тех, кто не отступил из города во время удара немцев, уже неделю они здесь воевали практически в полном окружении. В двух домах нам встречались уже «бутерброды» — на верхних этажах неотступившие наши, в середине — немцы, а нижний этаж опять занимаем мы. При попытке переправы по железнодорожному мосту утонул еще один ИС — немцы взорвали пролет. Еще один ИС налетел на батарею трех «ахт-ахт». Одно орудие поразил из пушки, второе раздавил, но получил в борт из третьего метров с тридцати. Правда, прикрываясь его корпусом, подошел Т-50 и перебил зенитчиков. Пушку захватили, и тут же для нее нашлась цель — к месту боя примчался ШТУГ. Так он и остался дымить в проезде между трехэтажками, видимо, даже не поняв, в чем дело. Запах разлагающихся трупов и горелого человеческого мяса, пороховая гарь, вонь солярки — все слилось в единый запах войны. В ушах непрекращающийся гул из шороха радиопомех, рева мотора, звона гильз внутри и лязга рикошетов снаружи — это звуки войны. А вид войны… Его нет — я вижу только через прицел орудия или в перископы при поиске новой цели. А еще война — это тяжелая работа: заправка баков при помощи ведер и воронки, переноска снарядов и зарядов из ящиков в кузове полуторки к люку танка. И нет разницы, подполковник ты или рядовой, — ты член экипажа, ты танкист.

* * *

Через шесть дней городских боев после подхода моей бригады и нескольких других частей Смоленск — наш полностью. Грязь и усталость до отупения. Затем рывок к поселку Рудня. И по пути догоняем остатки батальона отходящих по полевой дороге хорватов. Около двухсот рыл. Хорошо помню, что было летом 41-го, что рассказывали жители Сафонова. Опережаю всякие действия приказом: «Пленных, кроме офицеров, не брать!» Беру на себя ответственность за действия бойцов, потому что понимаю — их не остановить. Юлька, поставив сошки «дегтяря» на крышу башни моего ИСа, бьет по ногам пытающихся убежать садистов. Хорваты с простреленными ногами валятся на землю. Танки идут прямо по упавшим. Ору механику: «Сам траки отмывать будешь!» — а он только зло скалится в ответ. Когда с батальоном покончено, останавливаю танки и приказываю пехоте вернуться и добить оставшихся в живых. Приказ исполняется беспрекословно. Взяли в плен только майора и лейтенанта. Сам прохожу и срезаю не сильно запачканные нарукавные клетчатые щиты, некоторые бойцы помогают мне. С полторы сотни набралось. Складываю их в подобранный здесь же вещмешок. Снова газ в пол. Рудня. Бестолковое сопротивление десятка полицаев и неизвестно как здесь оказавшегося взвода немецких саперов. Бой не больше получаса. Два пленных полицая вместе с хорватами по требованию особиста предоставлены ему, а немцы вновь принялись за свою работу — обустройство позиций. Только теперь они рыли окопы для нас. Бригада получила двое суток отдыха. Правильно ли я поступил там, на дороге? Думаю, правильно — законы войны не должны распространяться на убийц и насильников мирного населения. А что до ответственности, так грехов и так очень много, одним больше, одним меньше — непринципиально, или, как говорил старшина в «учебке» во время «срочки», — «не имеет политического значения». Несколько озадачивает отсутствие реакции немцев. Неужели им послать против нас некого? Вроде рановато еще, хотя перемололи мы порядочно. В воздухе тоже тихо — только иногда группы наших проносятся куда-то на запад. По наблюдениям зенитчиков, потерь у летунов почти нет. Наконец-то можно сходить в баню, постирать форму, выспаться. Особист на второй день отдыха принес свой рапорт о случившемся на дороге.