Кесаревна Отрада между славой и смертью. Книга 1 - Андрей Лазарчук

Она спустила ноги с койки и встала. Это был женский зал… она вообще очень спокойно вспомнила всё, что было после сражения с обезьянами: поездку на грузовике, переправу по подводному мосту, баню, медосмотр, утомительную регистрацию, пресный жирный ужин, расселение… Она ни на что не могла реагировать, просто позволяла перемещать себя. Говорят, у спасшихся от смерти обязательна вспышка эйфории, бешеного безрассудного веселья… но она как-то чересчур быстро проскочила эту стадию – да, там, в грузовике, она смеялась и обнимала спасателей, и сбивчиво им что-то рассказывала, – но уже у реки вдруг загрустила. Может быть, вид спасительного берега был слишком уж мрачный: высокие колья, переплетённые колючей проволокой, и решётчатые башни с площадками наверху, и множество одинаковых длинных сооружений, похожих на врытые в землю исполинские цистерны… и запахи хлорки, креозота и угольной гари…

И всё же везли их туда, куда указывала возникающая в небе – стоило лишь запрокинуть голову и закрыть глаза – стрела. Стены подступали здесь совсем вплотную, буквально рукой достать, а впереди сходились, оставляя лишь узкую щель – но другого пути просто не было.

Встретили их хорошо, хотя и немного настороженно: этим людям приходилось уже встречаться с опасными существами, на первый взгляд похожими на людей. Тот мальчишка на бульваре был из самых незамысловатых. Поэтому их очень внимательно осмотрели, просветили рентгеном и заставили что-то выпить, маслянистое и крайне мерзкое – как выяснилось потом, экстракт из лапок и панцирей каких-то жуков "с той стороны". На людей этот экстракт не действовал, вызывал лишь отрыжку, а оборотни под его воздействием не могли удерживаться в человеческой форме и превращались немедленно. Тут с ними и кончали посредством огня… Этого Саня и Алексей не знали, сидя рядом за запертой дверью в каменной каморке с очень высоким потолком и решётчатым полом. Пахло мокрой золой.

В двери было застеклённое окошечко. Всё время кто-то подходил и заглядывал в него.

Алексей не отпускал её руку, но почти молчал, глубоко задумавшись о чём-то.

Это было страшное молчание. Страшнее, чем перед внезапной близостью или обещанной смертью. В такие мгновения могли рушиться судьбы – и мы бы только отмахивались: пустяк. Боги, живущие внутри нас, что-то наконец решали, и мы, храня ещё ненужную память о свободе и воле, покорно поворачивались и шли, куда велят, униженные внезапным рабством и возвышенные приобщённостью к делам богов…

Может быть, он нарушил бы всё же это молчание, он уже был готов к тому, глаза его выражали отчаяние, – но тут лязгнул засов, откатилась дверь, и двое на пороге – в одинаковых синих комбинезонах с одинаково подвёрнутыми рукавами, а потому и сами как бы одинаковые – сказали: "Ну, выходите, что ли…"

Потом был душ, огромная душевая на три десятка рожков без перегородок, и столовая, где женщины и мужчины сидели за разными столами, а потом их опять пригласили – велели – зайти к какому-то начальству, и там вновь был долгий разговор, отвечал в основном Алексей, Саня кивала или иногда добавляла малосущественную деталь их не настоящего, а подсказанного Картами путешествия. Особенно заинтересовал начальство – в кабинете вначале было четверо, потом число людей увеличилось до семи – способ изготовления взрывчатки. Пока что они не испытывали в ней недостатка, на больших армейских складах её оказалось немало, но эти люди видели и перспективу. В конце концов Алексей сказал, что готов взять этот род деятельности на себя, если ему дадут людей, транспорт и горючее, чтобы обследовать в городе места возможного хранения компонентов. Людей много не пообещали, добровольцев на рысканья по городу найти было нелегко, но транспорт имелся, и горючего хватало – пока что.

Так Алексей приобрёл какую-то неясную ещё ему самому должность в здешней иерархии.

На этом берегу, защищённые от нечисти неширокой рекой и наспех возведёнными укреплениями, укрылись тысяч двести беглецов. Большинство их всё ещё пребывало в посткатастрофическом шоке, но были и те, у кого шок прошёл быстро; они и стали во главе нового общества. В детали Саня не вникала, отупение от пережитого делало своё дело, и казалось, что плохо здесь быть просто не может.

Уединения тут просто не существовало – такие выводы сделали эти люди после нескольких жестоких уроков первых недель нового бытия. Всегда быть на глазах других, особенно новеньким. Экстракт из тараканьих ножек помогал не стопроцентно…

И вот она проснулась на чистой хрустящей простыне, но в каком-то необязательном теле. Села. Что-то происходило вокруг… воздух в блоке был наэлектризован, как перед грозой. Перед жуткой сухой грозой…

Ещё не вполне понимая, что делает, Саня скользнула в джинсы и накинула на плечи полученный здесь светло-серый халат из вафельной ткани. Потом потянулась за ботинками. Ботинки вдруг оказались страшно далеко. Она тянулась к ним и тянулась, а рука, и попавшее в поле зрения колено, и ботинки, и пол из неплотно сбитых реек – всё вдруг подёрнулось ртутной плёнкой, и даже не вполне ртутной, а из жидкого золота, такого же блестящего и подвижного, как ртуть. Перехватило дыхание, и в мышцах наступила мерзкая слабость.

А потом она почувствовала чей-то пристальный взгляд.

Всё кругом будто бы исчезло… то есть нет: оно осталось, конечно, но утратило всякое значение и всяческий смысл. Саня встала. Зажмурила глаза, чтобы избавиться от лишних деталей. Теперь она стояла на мосту, узком мосту без перил. Каменные стены были рядом. А сверху, от чёрного неба в пробоинах звёзд, падали, широко расставив крылья, огромные птицы. Их было без числа. Поверх птиц на неё смотрел страшный глаз. У глаза не было ни век, ни радужки, ни зрачка, ничего – но он был, существовал, его образовывали туманности, звёзды, чернота между звёзд… наверное, он был там всегда, но не каждый мог его увидеть, зато тот, кто увидел, уже никогда не видел на небе ничего иного…

Потом всё прошло внезапно, как и началось. Саня провела руками по лицу. Ладони оказались мокрыми. Она вся была в поту и дрожала.

Медленно, стараясь не шуметь, она добрела до туалетной комнаты. Тут тоже, как и в душевой, не было никаких перегородок. На складных парусиновых стульчиках сидели две пожилые матроны. Полагалось всегда быть на виду… Саня прошла к самому дальнему унитазу, потом долго умывалась, отгоняя кошмар. Над умывальником было зеркало, Саня посмотрела на себя и испугалась. Тонкие впалые щёки, круги вокруг глаз, от губ не осталось ничего… Потом она поняла, что испугалась не этого.

Просто она уже смотрелась в это зеркало раньше! Да. Зеркало над умывальником было разбито; и хотя тонкая косая трещина сама по себе не так уж и бросалась в глаза, но в отражение лица она вносила что-то зловещее. Верхний левый угол, откуда трещина шла, был туманно-тёмен…

Она огляделась – в страхе, почти в панике. Вот здесь должно быть окно, закрашенное белой краской! Почему нет окна?.. Зато под ногами был тот же самый кафель, красные и жёлтые плитки в сбивчивом пьяно-шахматном порядке. Сдерживая себя изо всех сил, Саня плеснула водой в лицо, ещё раз и ещё. Снова посмотрела на зеркало – осторожно, будто чего-то опасаясь.