Лайк за любовь - Алёна Черничная

— Пришел взглянуть в твое лживое личико, — жёстко произнес он.

От его слов у меня перехватило дыхание, а в глазах защипало знакомой болью. Мой рот приоткрылся от изумления, и я чувствовала, как начинают дрожать губы.

— Я доверял тебе, Кира. Блять, ты не имела никакого права распоряжаться данными из этого конверта, — покрасневшие разноцветные глаза сверкнули расширенными зрачками, прямо намекая, что были накачены они явно не только злостью.

В животе скрутился холодный тугой узел от осознания того, о чем говорит Егор. Я попыталась сохранить лицо, но уже ощущала, как огненным жаром пылают мои щеки, и как стыд удавкой сдавливает мне горло.

— Это ты мне говоришь о доверии? — едва слышно произнесла я. — Вчера слезливо вымаливал прощение за то, что оповещал весь белый свет, как спал со мной, а сегодня пытаешься рассказать о моих правах? Да ты еще более двуличный, чем предполагалось.

Егор озлобленно усмехнулся:

— Собственно, как и ты оказалась двуличной сукой. Мы идеальная пара, не правда ли?

Его слова вспыхнули под ребрами, доводя стук сердца до бешеных оборотов.

— Пошел вон, — я еле держалась на ногах.

Он был слишком близко. Слишком болезненно.

— Неприятно слушать? Но ты послушай. Я же слушал твой чес в машине, что это эгоизм на обидах, что это лишь способ выместить злобу. Про то, что я должен сдержаться ради Дашки, и не мне решать быть этой правде или нет. А что ты сделала сама, Кир? — он наклонил голову набок, и снова вызывающе хмыкнул. — Теперь пойди послушай, как плачет Дашка, как орет на весь дом бабушка, называя мою мать потаскухой, а мой отец просто молчит. Может, это тебе покажется милым на слух?

— Убирайся, — каждое слово давалось уже с трудом, а к горлу подкатывал тошнотворный ком. Я бы хотела не смотреть ему в глаза, но не могла. — Ты противен мне.

— Противен? — Егор, усмехаясь, приподнял брови и наклонился вплотную к моим губам. — А раньше тебе нравилось трахаться со мной. Или это все тоже было двуликим? Может, ты просто повелась на то, что у моей семьи есть деньги?

Это стало последней каплей. Я со всего размаху влепила Егору пощечину. От такого удара мою руку свело судорогой, а в ушах повис звон. Было слышно, как заскрипели зубы блондина… Если бы я только могла заставить свое сердце не биться в этот момент и не оставлять в памяти мертвенно-равнодушный взгляд покрасневших глаз, который порезал в моей душе все, что хотя бы подавало признаки жизни. Взгляд, который распотрошил меня до невидимых атомов раз и навсегда.

И кажется, мы оба поняли, что это стало той самой точкой невозврата.

— Что здесь происходит? — голос бабушки окончательно размагнитил нас друг от друга. — Егор, покинь наш дом, пожалуйста.

Шумно сглотнув, он со всего размаху впечатал свой кулак в стену всего в паре сантиметров от моего лица. Я в страхе зажмурилась, а от удара со шкафчика рядом посыпались книги. Отпрянув, Егор оставил возле меня тонкий аромат своего парфюма, который навсегда впитался мне на подкорки, и пустоту. Я на дрожащих ногах медленно опустилась на пол. Он исчез, не произнеся больше ни слова.

— Доигралась? — спокойно спросила бабушка. — Я тебя предупреждала. Спасибо, что соизволила явиться домой, если уж трубку совести взять не хватило.

Каждое ее слово мгновенно складывалось в невидимую стену передо мной, за которой мне просто хотелось свернуться в комок и отчаянно рыдать. Закрыв лицо руками, я смогла лишь прошептать:

— Ба, только не сейчас… Прошу.

— Я не знаю, что тебе сказать, Кира. Мне звонила Ангелина Семеновна. Я знаю все.

Из мой груди вырвался громкий всхлип, а стену между мной и бабушкой хотелось возвести еще больше и выше, добавив для ее прочности и омерзительное чувство стыда.

«Боже, что я натворила… Дашка…» — я сильнее поджала к себе колени, утыкаясь в них головой и начиная рыдать, полностью осознавая, что этот поступок низок и ничем не лучше поступка Егора.

— Знаешь, я была готова к тому, что со дня на день ты заявишься и сообщишь о скором пополнении. Но никак не ждала, что мне будут рассказывать о том, что вся твоя интимная жизнь оказалась публичной.

Имея в себе чуть больше сил, я бы начала кричать, говоря, что ничего не знала, а просто любила всем своим сердцем, но кому это было интересно… Поэтому продолжала плакать сидя на полу, перед отчитывающей меня бабушкой.

— Семеновна посвятила меня в подробности ваших шалостей с ее внуком, и про твою выходку с конвертом. Егор сам все рассказал, — бабушка так же спокойно продолжала вести разговор с моими всхлипами из угла комнаты. — О чем ты думала?

— Ну, что ты хочешь, чтобы я тебе сказала? — не выдержав, я резко подняла голову с колен, озлобленно смотря на бабушку, которая все так же стояла в дверях. — Что?

— Мне не надо ничего говорить, Кира. И так все ясно. Я слишком рано посчитала тебя взрослой.

Подскочив на ноги, я бросилась к шкафу.

— Простите великодушно, что я стала твоим разочарованием. Сдай обратно в детский дом. — Руки срывали с вешалок одежду, небрежно кидая ее на кровать.

За моей спиной раздался тяжёлый вдох:

— И ты вот считаешь, что ведешь сейчас себя, как взрослая?

Не отвечая, я вытащила сумку, запихивая в нее вещи прямо с вешалкой. Мне как можно скорее хотелось забиться где-нибудь в угол и рыдать без остановки.

— Только не говори, что ты опять к нему сбегаешь… — бабушка старалась сдержать разочарование в голосе.

— Не переживай, — сухо произнесла я, стирая одной рукой слезы с опухшего лица, а другой резко дернула замок на сумке. — К Маше. Выйду снова к ней на работу.

— На работу? А учеба?

Я схватила свои пожитки и достала телефон из кармана. Пальцы тут же указали нужный адрес для такси.

— С учёбой разберусь сама. Я ведь уже сказала, что мне ничего от тебя не нужно, — мой грубый ответ отразился болезненной гримасой на лице бабушки.

Телефон пикнул у меня в ладони, оповещая о назначенной машине.

— Такси будет через пять минут. Мне пора, — я быстро проскочила на лестницу мимо нее.

— Кира, пожалуйста, успокойся и давай поговорим нормально, — бабушка, ухватилась за мой локоть уже в коридоре.

Сдерживая подступающий пик очередной истерики, я одернула руку, разворачиваясь к ней.

— О чем, ба? — мой голос по-прежнему звучал грубо, но только так я могла удерживать в себе эмоции, которые уже поступали к краю моего сознания. — Слушать нотации? Или ты хочешь услышать от меня, что была права, а я дура к тебе не прислушалась, отдав мозг и волю на растерзание чувствам? Так радуйся — ты была права! Довольна?

— За что ты так со мной? Я не желаю зла тебе. Ты все, что есть в моей жизни — бабушка с умоляющей надеждой смотрела на меня. — Останься дома, прошу тебя.