Яхромский мост: Крах «Тайфуна» - Василий Карасев

Вспомогательный удар решено было нанести из района севернее Дмитрова в направлении Рогачево – Клин. С этой целью 348-я стрелковая дивизия, прибывшая из Сибири (в действительности она формировалась в европейской части страны в г. Бузулук – Прим. автора), 18-я и 24-я кавалерийские дивизии и 923-й стрелковый полк 251-й стрелковой дивизии, взаимодействуя с главной группировкой армии и частями 1-й ударной, должны были овладеть Рогачевым, а затем продолжить наступление на Клин.

Для развития оперативного успеха создавалась подвижная группа в составе 107-й мотострелковой и 82-й кавалерийской дивизий (командир дивизии Н.В. Горин). Среди кавалеристов 82-й дивизии было много башкирцев. Этой группе придавался 145-й отдельный танковый батальон майора Савченко. Общее командование группой поручили полковнику П.Г. Чанчибадзе»[622].

Из этого отрывка видно, что из четырех дивизий для первого удара предназначались только три. Однако это было еще не все.

«К 5 декабря сил у нас было явно недостаточно, а на следующий день мы могли уже иметь по 2 полка от каждой из трех новых дивизий. Это сильный ударный кулак. К 7 декабря должны были прибыть и третьи полки, которые потребовались бы лишь на второй день. Взвесив все обстоятельства, военный совет армии попросил разрешения у командования фронта начать наступление 6 декабря ночью, причем без артиллерийской и авиационной подготовки, внезапно. Просьба была удовлетворена».

Страница газеты со знаменитым сообщением Совинформбюро от 12 декабря 1941 г., в котором впервые было сообщено об успешном ходе контрнаступления под Москвой. Увеличен фрагмент текста, посвященный действиям 30-й А под Рогачево и Клином.

Значит, наступать могло только две трети ударной группировки. Это 18 батальонов. Добавив 2 мотострелковых батальона танковых бригад получаем цифру 20. Может возникнуть вопрос: не следовало ли отложить наступление еще на день и иметь дивизии в полном составе? Представляется, что это ничего бы не изменило. Эти третьи полки составили бы второй эшелон и участия в первой атаке не приняли бы все равно. Об этом и говорит фраза «…на второй день».

«Подсчитав свои силы и ориентировочно прикинув силы противника, получили примерно такое соотношение: на направлении главного удара в десятикилометровой полосе мы имели двадцать стрелковых батальонов, двести шестьдесят пять орудий и минометов, двадцать танков, а противник – десять стрелковых батальонов, сто пятьдесят орудий, сто пятьдесят орудий танков. Таким образом, в пехоте и в артиллерии на нашей стороне почти двойное превосходство, но по танкам враг был сильнее в семь-восемь раз»[623].

Насчет танков командарм сильно преувеличивает. Все танковые дивизии, действовавшие ранее против 30-й армии, уже были переброшены на юг и боролись с 1-й Ударной и 20-й армиями. Танков для непосредственной поддержки пехоты в немецкой армии тогда не было. Имелись лишь довольно немногочисленные самоходные штурмовые орудия, предназначенные для этой цели. Возможно, подбитые танки использовали в качестве неподвижных огневых точек.

Таким образом, вопрос о количестве немецкой бронетехники перед 30-й А остается открытым. Командиры 30-й рассказывают в своих мемуарах о боях с немецкими танками, начиная с первого дня наступления. А согласно немецким источникам никаких танков на направлении главного удара наших войск в первые дни боев противник не применял. Они появились в его боевых порядках только тогда, когда наши войска оказались вблизи Клина. До этого за танки могли быть приняты зенитные установки на самоходных лафетах, которые противник успешно использовал против нашей пехоты. Что касается пехоты противника, то 36-я мтд немцев, оборонявшаяся между р. Сестра и Волжским водохранилищем, имела всего пять стрелковых батальонов[624]. Они занимали фронт протяженностью в 34 км. В тылу враг имел резерв в виде 900 учебной бригады. Но опять же в первые часы нашего наступления она никакой роли не играла. Поэтому преимущество в живой силе должно было стать более значительным, чем указывает бывший командующий 30-й А.

Однако, как мы увидим далее, соотношение сил в действительности оказалось не столь благоприятным даже по пехоте.

«Отказались мы и от артиллерийской подготовки перед началом наступления. Это было довольно необычное решение. А руководствовались вот чем. Конкретных целей для артиллерийской подготовки было мало. Противник опирается на узлы сопротивления, организуя их в населенных пунктах.

Да и с боеприпасами у нас не густо. В этих условиях для поддержки наступающей пехоты выгоднее иметь дивизионы, батареи, даже отдельные орудия непосредственного сопровождения, иначе говоря, бить неприятеля прямой наводкой»[625].

В этой цитате пропущено одно слово, которое в корне меняет весь смысл абзаца. Это слово «продолжительной», которое должно было бы стоять перед «артиллерийской подготовкой. Как показывают воспоминания частников событий[626], местами она все же имела место. Но ее длительность составляла всего пять минут. Этот обстрел мало чего давал с точки зрения подавления обороны противника, но предупреждал его о предстоящей атаке. Видимо поэтому Д.Д. Лелюшенко решил обойтись в мемуарах вообще без артподготовки.

Скорее всего, на такую организацию атаки командование пошло вследствие нехватки боеприпасов даже для не очень многочисленной артиллерии. К началу наступления в 30-А имелось в среднем по 1,5 боекомплекта снарядов и патронов[627].

Много это или мало можно судить по тому, что «расход боеприпасов в дни оборонительного сражения под Москвой достигал примерно 0,3 боекомплекта в сутки. При переходе же в контрнаступление в первые два дня расходовали по 0,3–0,5 боекомплекта в сутки, а затем среднесуточный расход не превышал 0,1 боекомплекта»[628].