Инквизитор. Утверждение правды - Надежда Попова

Витезслав фон Витте, немец по отцу, пятьдесят один год. Никаких титулов, никаких земельных владений. Никакой личной жизни. Имеет небольшой и весьма скромный дом неподалеку от Карлштейна, однако большую часть времени проводит в пределах замка, надзирая за стражей, которая и так вымуштрована. Быть может, именно потому, что он за ней надзирает. Ухитряется сохранять мир между придворными рыцарями различного положения, не допуская излишне несдержанных попыток помериться родословными или достатком. Уважаем даже советниками и фон Люфтенхаймером. Политических убеждений как таковых не имеет, и, наверное, если однажды Рудольф велит полюбить антипапу вкупе с французским королем, тот лишь пожмет плечами. Знает Карлштейн от самого мелкого камешка в углу подвала до старой кровельной балки. Знает о деревянном дедуле, причем уже не один десяток лет.

Мориц Теодор фон Таубенхайм, в большей части и по образу мыслей уже богемец, пятьдесят девять лет. Обер-камергер. Родился в Богемии, рос в Богемии, женился в Богемии, служил в Карлштейне со дня окончания строительства. Помнит еще Карла. Не видит дальше своего носа, хотя надо заметить, что оный нос сует во всё. Ответственен за все, за что не ответственен фон Витте. Втайне сочувствует богемским смутьянам, не упускает случая напомнить Императору о «главной» половине его весьма разбавленной крови, упрекнуть в онемечивании. Чудной тип. К Конгрегации относится свысока, полагая преходящим явлением, что вкупе с симпатиями к заговорщикам и сектантам порою складывается в любопытнейшие сентенции, за которые кого-нибудь другого уже давно взяли бы в колодки. Однако совершенная несколько лет назад провокация показала, что дальше слов и помыслов дело не идет – отчасти из боязни, отчасти из преданности монарху. Тоже знает, где сейчас находится Фридрих. Знает наверняка, где находится кто угодно в Карлштейне; ну или может предполагать с изрядной долей вероятности – распорядок дня и ночи как прислуги, так и гостей тотчас постигает неведомым образом и навеки сохраняет в памяти. Знает о камне и «деде»-страже еще от их прежнего владельца.

Борживой из Свинаржа, богемец, сорок два года. Рыцарь. Ни кола ни двора, ни гроша за душой. До недавнего времени спорил за фаворитство с фон Люфтенхаймером, нося почетное именование «друг короля», хотя официального status’а советника так и не получил. Богемец не только по крови, но и по духу, порою чрезмерно, что в последние годы при дворе не приветствуется, особенно после истории с бывшей любовницей Императора. Борживоя, к слову, спровадили из Карлштейна прочь именно после этой самой истории; надо сказать, не выгнали в чем был, не лишили королевской милости и не обвинили в измене, однако в замке он с тех пор не появлялся. Занимает пост наместника в Ауэрбахе, где Рудольф подумывает со дня на день заменить его Рупрехтом фон Люфтенхаймером – как только уверится, что юный рыцарь достаточно опытен, и придумает, куда еще без последствий пристроить друга юности. Предшествующим поездке в Майнц поручением Адельхайды была проверка вменяемости оставшегося на отшибе господина рыцаря-наместника-советника, после каковой проверки Рудольф уже всерьез стал подумывать о том, не будет ли самым безопасным выходом пристроить чрезмерно инициативного приятеля на плаху. О тайнах Императора знает давно. Однако из всех вышеназванных единственный возбуждает меньше всех подозрений: даже при своих радикалистских заскоках вреда сюзерену нанести не способен. Разве что проболтался по глупости; это возможно.

Шестеро. Поскольку наследника включать в список подозреваемых не имеет смысла – пятеро, двое из которых в отсутствии.

Любопытно то, что императорский брат, курфюрст Бранденбургский, не в курсе бабкиных секретов. С самого раннего детства он кочевал по семьям родичей и политически выгодных знакомых, воспитываясь фактически вне семьи, и по достижении им взрослости Рудольф, оценив беглым взглядом то, что получилось, принял решение семейными тайнами с недружелюбно настроенным братцем не делиться. Пояснения, данные вчера Императором, лишь подтвердили то, что Адельхайда singulatim[72]и Конгрегация omnes[73]уже давно вывели сами: отношения с единокровным братом оставляют желать лучшего, и ярчайшим тому подтверждением является тот факт, что Иоганн Бранденбургский не был позван нарочитым приглашением на рыцарский турнир, который открывался в эти дни. Личного письма не было послано, однако оглашение того, что conflictus Gallici[74]произойдет неподалеку от Праги в дни после Рождества Пресвятой Девы Марии и до Дня архангела Михаила, было сделано многажды во всех концах Империи, и не услышать оного оглашения строптивый курфюрст никак не мог. Однако, как доносили верные люди, ехать в Прагу или Карлштейн тот не собирался, мало того – затеял какое-то мелкое празднество в собственном имении, словно бы подчеркивая крайнее равнодушие к планам своего брата и короля.

Турнир… Событие, еще не так давно кажущееся своевременным и необходимым, теперь пробуждало смятение. Когда всё только планировалось, во всплесках провинциальных мятежей наметилось некоторое затишье, народные возмущения поутихли, еретически настроенные смутьяны чуть сбавили активность, и празднество, которое должно было объединить рыцарство различных степеней знатности и титулованности вокруг имени Императора, выглядело как нечто логичное. Разумеется, и сама Адельхайда, и Сфорца (да и не только) знали, что наступивший штиль – явление не только временное, но еще и обманчивое: просто в последнее время благодаря паре талантливых агентов удавалось вовремя пресекать мятежи, утихомиривать не начавшиеся еще возмущения, хватать смутьянов до того, как об этом становилось всеобще известно. Но около месяца назад неведомо как обоих агентов раскрыли, и…

Сейчас, в обрамлении происходящих вокруг событий, этот съезд вооруженных бездельников вызывал двойственные чувства. С одной стороны, именно теперь необходимо показать это единение, пусть и не существующее воистину, единство низкого и высокого рыцарства, рыцарства германского и провинциального, от богемского до брабантского и даже миланского – если не врут агенты, два итальянских оборванца не поленились явиться и попытать счастья. Появление в пределах Империи столь отдаленных подданных как нельзя лучше проиллюстрирует авторитет Императора и создаст видимость цельности государства. О том, сколько сил положили упомянутые агенты на то, чтобы внедрить в головы тех двоих идею проделать такой путь ради возможности помахать оружием пред королевским взором, лучше не думать…

С другой же стороны, для люда попроще это сборище вполне могло выглядеть как пиршество в чумном городе. Убийства священников, полусумасшедшие проповедники, обличающие «немецкую церковь», пожары, снова убийства, казни и новые преступления – и вокруг всего этого праздничные ленты, музыка, торгаши и бродячие лицедеи, которым в такие дни традиционно даются чуть большие послабления в правилах, нежели обычно… Разумеется, подобный поворот мыслей предвиделся, и внимание «всем иным» изначально было уделено немалое.