Мы вернемся, Суоми! На земле Калевалы - Геннадий Семенович Фиш

уже проложенной лыжне; нет, ему не холодно сейчас (двух пальцев ноги он не чувствует); нет, ему не хочется есть (хороший черный кофе и кусок шпика у ракотулета); нет, он даже не устал (так можно идти день, ночь, день, ночь, до бесконечности), ему просто отчаянно хочется спать.

А снег на дороге такой синий, и ветви задевают лицо.

Вперед, товарищи! Вперед! Мы оберегаем тыл непобедимого красного партизанского батальона лесорубов Похьяла.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

Молодость всегда молодость, даже после утомительнейшего перехода она требует своего.

Когда арьергард входил в деревню Алла-Курти, уже начинался наигрыш гармоней — готовилась последняя вечеринка на территории Суоми, последняя гулянка на родной земле.

Девушки и молодухи и даже девчонки надевали свои лучшие платья, потуже заплетали свои светлые косы.

Юбки у всех девушек были пестры, на каждой их было много, одна на другой, как капустные листы.

Молодость — она молодость, и совсем отлично, когда девушке не надо кружиться в вальсе, обняв за талию подруженьку, — кавалеров хоть отбавляй.

Или еще лучше — будут сегодня водить хороводы, играть в веселые игры. Столько хороших крепких ребят пришло.

Есть с ними и здешние, ушедшие на заготовки осенью и так неожиданно нагрянувшие до весны. А ведь домашние поджидали их только к лету, когда обмелеют все эти бесчисленные, громко бегущие реки и ручьи и окончится сплав.

— Расположиться на отдых! — отдал распоряжение Инари.

Теперь, когда он добрел до цели, когда переход был совершен, он почувствовал себя окончательно расклеившимся.

— Мой заместитель вместо Унха — Легионер.

Чудесная девушка Хильда, это она указала Инари отличный сеновал.

Накрывшись медвежьими и оленьими шкурами, закопавшись в сено, там можно было превосходно поспать.

Хильда помогла устроиться ему на сеновале.

— Хильда, — сказал он, зарываясь в сено. — Хильда, ты должна быть моей женой.

— Ладно, Инари, — ответила она и поцеловала его в губы. — Ладно, Инари, я об этом думала давно, ты мне снился несколько раз в бараке на заготовках.

— Я очень устал, Хильда, — сказал Инари. — Мне хотелось бы натереть отмороженные пальцы спиртом, может быть, они отойдут. Да ты мне, кажется, тоже снилась.

И Хильда спустилась с сеновала и побежала с кофейной чашечкой доставать денатурат.

В обозе везли большую бочку денатурата, захваченную у аптекаря в Куолаярви.

Как испугался очкастый жирный фармацевт! Он не хотел никого впускать в аптеку, запер на все засовы дверь и выкрикивал в форточку:

— Здесь все казенное, я не имею права никаких лекарств продавать без рецепта!

Пришлось взломать дверь и пригрозить ретивому аптекарю оружием, чтобы он замолчал. Взяли с собой вату, бинты, дюжину флаконов одеколона, мыла и бочонок с денатуратом.

— Пьяницы! — кричал толстый аптекарь. — Пьяницы, вы губите самих себя, его нельзя пить, он ядовит, — посмотрите на череп и кости!

Аптекаря отстранили, а забранное погрузили на сани.

— Это ваше имущество или казенное, господин аптекарь? — вежливо осведомился рыжий возчик.

— Да говорят же вам, что это казенное! — с проблесками надежды в голосе снова закричал аптекарь.

— Вот и отлично, что казенное, тогда нам это не будет стоить ни одной копейки, — улыбнулся рыжебородый и пояснил недоумевающему фармацевту: — За частное имущество мы платим по нормальной цене, казенное берем бесплатно.

И хлестнул по лошади, оставив растерянного аптекаря на крыльце.

Весь товар принадлежал на самом деле аптекарю, и объявил он его казенным только для того, чтобы запугать партизан.

Бочонок денатурата в дороге очень пригодился, и не одному лесорубу спас он пальцы, уши, нос. Сейчас его поставили в избе, где расположились семейные люди с детьми. Им ведала вооруженная Айно.

— Подумай только, мой муженек подсыпался сейчас ко мне. Просит: «Отцеди мне кружечку, горло прополоскать», — шумно стала жаловаться Айно Хильде, вошедшей с кофейной чашечкой в руке. — И тебе нужен спирт? Ты же не отмороженная, — изумилась она просьбе Хильды. — Как для мужа? Муж лежит? Пальцы на ногах отморожены? Представь себе, я никогда не думала, что ты, голубушка, замужем, — тараторила Айно, бережно отцеживая спирт, стараясь не уронить ни одной капли.

Хильда поднялась на сеновал и, осторожно ступая по сену, подошла к шкурам, в которые был закутан Инари, и наклонилась к нему. Он уже заснул и спал мальчишеским, самым крепким сном в мире.

Когда она поцеловала его глаза, на губах его скользнула и растаяла, как снежинка, еле приметная счастливая улыбка.

Хильда тихо рассмеялась. Как бы ей ни хотелось разбудить сейчас Инари, она его не разбудит. Пусть спит. Он так, должно быть, устал.

Внизу в избе поместился почти весь арьергард — отряд Инари.

Вот сейчас выходят из освещенной комнаты Сунила и молодой лесоруб. Они видят, как Хильда по приставной лесенке спускается с сеновала, в волосах ее запуталась сенная труха и соломинки.

— Откуда ты идешь? С кем у тебя там наверху свидание? Кто там? — подшучивают Сунила и молодой лесоруб.

«Не скажу им, — думает Хильда. — Еще, чего доброго, разбудят они его, не дадут выспаться вдоволь».

— Идем с нами на вечеринку, — говорит Хильде Молодой. — Здесь есть, конечно, девушки, но ты своя, из нашего же барака, и потом ты мне нравишься больше других. — И он хочет поцеловать Хильду.

— Танцевать я с тобой, может быть, и буду, только ты не целуй меня, — отстраняется от него Хильда.

— Ну, какой тогда интерес? — замечает Сунила.

И они втроем выходят на улицу.

Каллио выскакивает из комнаты и кричит им вдогонку:

— У тебя винтовка не почищена!

— Вернусь, тогда и почищу.

— А отдыхать?

— Жизнь одна! — кричит молодой лесоруб.

Играет на дворе гармонь, и двери с улицы и двери из комнаты захлопываются, и тьма захватывает сеновал. Только морозный луч февральского месяца все-таки пробивает себе дорогу через полукруглое чердачное обледенелое оконце.

Каллио, устраиваясь на лавке, тоже улыбается, взглянув на хозяина избы.

Уже когда они вошли в избу, хозяин выглядел очень смущенным и испуганным. Когда же Каллио принялся за чистку винтовки, вытащил шомпол и стал вывинчивать протирку, он совсем перепугался и, побледнев, затараторил:

— Вам, товарищ партизан, наверное, соседи мои на меня успели наврать. Никогда я не мог быть добровольцем у белых. Это они меня в восемнадцатом году силком мобилизовали, честное слово!

— Никто на тебя не врал, а винтовку я все равно чистить обязан, чем бы ты в восемнадцатом ни занимался.

— Нет, честное слово даю вам, товарищ партизан, я говорю истинную правду.

— Ну и говори, я тебе не мешаю.

Теперь, засыпая на лавке, Каллио вспомнил про испуг пожилого хозяина, и ему опять стало смешно.

В деревне было шумно и весело.

Трещали разложенные вдоль улицы