Кукольник - Родриго Кортес

— Линч! Линч! — хором скандировали они.

— Фергюсон, отдай нам черного упыря!

— Да никуда он не денется! Тащи дрова на площадь, ребята!

Тут же начали формироваться команды добровольцев, и кто-то и впрямь побежал за дровами, кто-то начал теснить патрульных, а потом зазвенели выдавленные стекла, и люди начали запрыгивать внутрь здания прямо через окна.

— Тащи его сюда, ребята!

— Ой, ребра! Ну куда ты прешь?

В следующее же мгновение толпа снесла патрульных в сторону, вдавилась внутрь, а спустя две или три наполненные сдавленным кряхтением минуты выволокла Платона наружу.

— Линч! Линч!

— Давай его сюда!

С Платона тут же сорвали одежду, проволокли в центр площади и, привычно организовав круг и подзуживая друг друга, стали сооружать костер.

— Ну что, черномазый, чей бог сильнее?!

Из разгромленного здания вышел лейтенант Фергюсон. Утирая кровь с разбитого лица, он кинул рассеянный взгляд в сторону площади, проверил, на месте ли пистолет, и, пошатываясь, побрел в сторону театра.

Котел разогревался невыносимо долго. Но приходилось ждать. Чтобы не терять времени, Джонатан еще раз обошел всю свою «труппу», остался доволен, затем снова спустился под сцену и проверил каждый тросик и каждую шестерню, а когда котел окончательно разогрелся, Джонатан задержал дыхание и с усилием опустил латунный набалдашник рычага вниз.

Шестеренки дрогнули, но с места не тронулись. Джонатан похолодел, вырвал рычаг вверх и снова опустил. Безрезультатно.

— Черт! Клапан! — сообразил Джонатан и кинулся перекрывать стравливающий пар клапан. Подождал, пока давление поднимется до нужной отметки, и снова опустил рычаг.

Заскрежетало так, что у него мигом заложило уши. Кое-как смонтированные механизмы и работали кое-как. Но все-таки работали. И сцена дрогнула, тронулась и пошла, перемещая установленных на ней кукол по кругу.

— Теперь музыка…

Джонатан кинулся к механическому пианино, до отказа взвел мощную, долгоиграющую пружину, выбрал мелодию и, на секунду прикрыв глаза, нажал кнопку пуска.

— Теперь усилители…

Он переместился к воронкообразным латунным рупорам и подвел их к пианино так, чтобы звук стал таким сильным, насколько это вообще возможно. Прислушался и удовлетворенно кивнул.

То, что надо. Теперь между ним и зрителями оставалось одно-единственное препятствие, но Джонатан все еще не был уверен, что ему удастся его преодолеть.

Он подошел к поддерживающим выходящую на площадь стену сгнившим деревянным опорам, поднял лежащую кувалду и что есть силы ударил по одной. Опора мягко хрустнула и, обдав его дождем из трухи, легкими гнилыми кусками осыпалась вниз.

Джонатан чертыхнулся и, прикрывая голову рукой, бросился ко второй опоре. Размахнулся, ударил, опора болезненно застонала и вместе со стеной сдвинулась в сторону площади.

Да так и застряла на полпути к земле.

Внутрь ворвался яркий солнечный свет, Джонатан зажмурился и ударил кувалдой еще раз. Потом еще и еще! Опора стояла как влитая.

— Черт!

— Не поможет.

— Кто здесь?! — Джонатан по-волчьи, всем корпусом развернулся.

Перед ним стояла Джудит.

— Не поможет он тебе, брат, — улыбнулась Джудит и начала поднимать руки. — Я тебе помогу.

Джонатан отшатнулся. Она держала большой, оставленный плотниками под сценой, топор.

Когда над площадью зазвенел усиленный рупорами гимн Североамериканских Штатов, никто ничего не понял, а многие даже привычно вытянулись в струнку. Но затем стена театра треснула и подалась в сторону площади, и народ завопил и бросился прочь. Однако шло время, а стена все не падала, и проникающий сквозь огромную щель между крышей и стеной гимн становился все громче и громче и все торжественнее и торжественнее.

Только Фергюсона ничто уже не удивляло. Все так же пошатываясь, он подошел к двери и ударил в нее плечом, а затем и ногой. Старая трухлявая дверь вылетела, и лейтенант побежал по длинному коридору вперед, туда, где сейчас и происходило самое главное. Выскочил в зрительный зал и замер.

На сцене, ярко освещенные пробивающимся сквозь огромную щель наверху золотистым солнечным светом, стояли Джонатан и Джудит.

В эту минуту они были так похожи друг на друга, что Фергюсон растерялся и на какие-то секунды словно выпал из реальности. Но потом Джудит подняла топор, и все изменилось.

— Не-ет! — заорал Фергюсон. — Не надо, Джудит! Оставь его мне!

Девушка дрогнула, Джонатан мгновенно воспользовался ситуацией и бросился на сестру. Они покатились по полу в сторону оркестровой ямы, подняв тучи золотистой пыли, рухнули вниз, и Фергюсон ринулся вперед, опасаясь только одного — не успеть.

Джонатан делал все, что мог, но младшая сестра оказалась такой проворной и сильной, что он уступал ей раз за разом. Они рухнули в оркестровую яму, покатились по гнилым доскам, доски треснули, оба упали еще раз и оказались под сценой.

Он еще успел увидеть огромную шестерню у своего подбородка, страшно закричал, а потом в шее что-то хрустнуло, и мир несколько раз перевернулся.

Он попытался подняться, и ему это, кажется, удалось, но вместо привычного покачивания, какое бывает при ходьбе, он просто поплыл вперед — в двух футах от пола. Увидел дощатые ступеньки лестницы, сцену, плавающие в воздухе золотистые хлопья пыли и трухи, затем — своих кукол и, наконец, главную, центральную фигуру всего представления — Аристотеля Дюбуа.

Торчащая на выкрашенном в черный цвет крепком деревянном теле высохшая голова приветливо ему улыбнулась, но вперед сразу же протянулась белая девичья рука, и голову Аристотеля безжалостно сорвали с «пьедестала»… В следующий миг Джонатан осознал, что теперь он смотрит на мир с высоты черного деревянного тела.

Стена театра затрещала и наконец рухнула.

Жуткий хруст и усиленный латунными рупорами не менее жуткий человеческий вопль слышала вся площадь. Люди замерли, и даже те, кто только что подпалил факелами плотно охватывающий ноги старого ниггера хворост, замерли и уставились в сторону театра.

Стена театра затрещала и рухнула.

Она упала прямо на булыжную мостовую, разбившись на тысячи гнилых осколков и подняв тучи золотистой пыли. Гимн стал еще громче — теперь он разносился не только над всей площадью; он проникал в каждый уголок маленького южного городка, и грузчики и бродяги, констебли и домохозяйки, воры и бакалейщики замерли, вытянувшись в струнку и пытаясь понять, что это значит.

А затем пыль осела, кто-то истерически вскрикнул, и оцепеневшая от ужаса площадь увидела диковинный танец десятков не так давно пропавших людей — черных и белых, бедных и богатых. Они шли по кругу один за другим, воздавая странные почести странному существу в центре сцены — с белой головой, рыжими волосами и обильно окропленным кровью черным деревянным телом.