Обреченность - Сергей Герман

– Господин генерал-лейтенант, разрешите обратиться к командиру дивизии генерал-майору фон Паннвицу.

Генерал Краснов, склонившись над столом с картой, устало махнул рукой.

– Господин генерал-майор, вынужден доложить вам, что в случае необоснованного снятия с командных должностей офицеров моего полка, я не отвечаю за действия казаков и прошу немедленно направить меня на фронт. В любом качестве, хоть рядовым!

Голос Кононова дрожал, он говорил взволнованно и резко. Кончики его щегольских усов дергались.

Переводчик наклонился к уху фон Паннвица. Генерал Краснов развернулся к Кононову всем телом, вцепился в него взглядом. Повисла тишина. Подполковник побледнел до синевы, до боли сжал челюсти, но явно не трусил. В нем чувствовалась уверенность бывалого человека, всегда готового драться. И обмундирование на нем сидело как влитое, словно родился в ремнях, начищенных сапогах, при кобуре. Сразу было видно, что перед Паннвицем стоял опытный, тертый и храбрый офицер.

Командир бригады полковник Рентельн – сутулый, с вытянутым красным недовольным лицом – хотел что-то сказать, но только покачал головой.

– Отчего же самому не отправиться на фронт! – фон Паннвиц задумался и как будто с сожалением посмотрел на Кононова. – Тем более что вы храбрый офицер и наверняка совершите много подвигов.

Кононов слушал молча.

– Но в армии все должно быть разумно, и грамотный офицер должен командовать, а не идти самому в атаку. – Помолчал, раздумывая. – Я отвечу вам завтра. Ждите приказ.

Генерал Краснов кинул на стол карандаш, воскликнул:

– Смотрите! Вот он, настоящий казачий характер. Может вытерпеть все, но если это будет боль извне, а не из сердца…

После совещания Кононов подошел к командиру бригады. Щелкнул каблуками, прищурившись, заглянул ему в глаза.

– Вы, кажется, хотели мне что-то сказать, Эвальд Вольдемарович?

Фон Рентельн ногтем мизинца потрогал свой щеголеватый ус.

– У нас в русской императорской армии говорили так: «Не задирай голову вверх, чтобы не показаться выше начальника». Сейчас говорят проще: «Не залупайся!»

Кононов внимательно слушал, склонив голову вбок.

– Так вот, хочу вас остеречь, Иван Никитич. Вы храбрый офицер. Но не залупайтесь. Берегите себя.

Кононов как-то неопределенно сощурился, дернул усом:

– Ну что ж… Учту на будущее. Спасибо за разъяснение, господин полковник.

Шутливо щелкнул каблуками. Офицеры откозыряли друг другу.

Поднятый шум и скандал заставил немецкое командование пойти на уступки. На следующий день генерал Паннвиц приказал построить офицеров. Построение заняло несколько минут. Оглядев строй, генерал фон Паннвиц начал говорить:

– Господа офицеры. Я знаю, что вы все храбрые воины. И ваша замена немецкими кадровыми офицерами осуществлена исключительно из-за отсутствия у многих из вас военного образования, опыта и знаний немецкого языка.

В установившейся тишине по-военному четко звучал его негромкий низкий голос. Переводчик переводил.

– Но я заверяю вас, что немецкие офицеры останутся на своих должностях в дивизии лишь до тех пор, пока им не будет подготовлена замена из казаков. В 5-м же Донском полку все офицеры остаются на своих местах. Они уже давно воюют и хорошо зарекомендовали себя в бою.

Простое крестьянское лицо генерала фон Паннвица внушало доверие. Он говорил с казаками совершенно искренне, как и подобает настоящему отцу-командиру, и казаки поверили ему.

– Я обещаю вам, что лично отберу самых способных офицеров и отправлю их на ускоренные курсы в Германию, а потом, когда к полученным знаниям добавится боевой опыт, поставлю их на командные должности в дивизии.

Генерал Паннвиц не забыл своего обещания. Через несколько недель от каждого полка были откомандированы по два командира эскадрона и направлены на учебу в военное кавалерийское училище города Бромберга. Со временем они должны были занять должности командиров дивизионов.

Некоторым казачьим офицерам и унтер-офицерам нашли более или менее подходящие должности. Участника 1-го Кубанского похода полковника Петра Кадушкина назначили командовать эскадроном.

В соседнем местечке Мохово начал формирование 5-й учебно-запасной полк. Полк насчитывал около полутора тысяч человек и командовал им майор Штабенов. В полку был эскадрон, который называли школой юных казаков. Там было собрано уже около ста казачат, большая часть которых состояла из маленьких кубанцев, вывезенных весной и летом с Таманского полуострова. Большинство из них потеряло отцов, и полк заменил им семью. Этим казачатам было по 14–17 лет, и их обучение проходило по образцу прусского кадетского училища. Гельмут фон Паннвиц лично следил за тем, чтобы воспитатели юных казаков регулярно рассказывали им что-нибудь о славной истории казачества. Необходимо было сделать все, чтобы они никогда не забывали, откуда пошли корни их народа. Мальчика Бориса, подобранного в Гришинском лесу, казаки стали называть крестником Муренцова. Его собирался усыновить сам генерал фон Паннвиц.

В 1944 году «Школу юных казаков» передислоцировали во Францию.

После разгрома Франции германским командованием вдоль европейского побережья Атлантики была создана система долговременных и полевых укреплений длиной свыше 5000 километров. Они стали самой грандиозной системой береговых укреплений в истории человечества. Береговые батареи, бетонные подземные сооружения и средства противодесантной обороны представляли собой неприступный вал.

Шестого июня 1944 года англо-американские войска союзников высадили с моря десант. Их целью были пологие пляжи в Нормандии, которые стали воротами через систему укреплений «атлантический вал» Адольфа Гитлера.

«Школу юных казаков» бросили на оборону Атлантического вала. После ожесточенных боев «Школа юных казаков» перестала существовать. Часть казаков погибла, многие попали в плен. Трагедия казаков, начавшаяся в октябре 1917 года и постоянно продолжавшаяся с тех пор, набирала новый виток.

* * *

Высокий, плотного телосложения, с зачесанными назад темными волосами, генерал-лейтенант сидел за большим столом и перелистывал какие-то бумаги. Стол был дубовый, старинный, обтянут дорогим зеленым сукном. На стене висел огромный портрет Сталина в форме генералиссимуса. На противоположной стене – портрет Лаврентия Берии. В простенке между окнами, закрытыми темно-красными бархатными гардинами, портреты членов ЦК ВКП(б). Напротив письменного стола стоял маленький столик и два стула. Полковника Костенко поразила полная тишина. Как будто все здание притаилось, замерло где-то вне времени и вокруг него не бурлила, не шумела, не двигалась Москва.

Вытянувшись по стойке «смирно», застыл.

– Костенко? – спросил генерал, не глядя на вошедшего.

– Так точно, товарищ Абакумов.

Генерал поднял глаза и как будто удивился.