Приключения капитана Коркорана - Альфред Ассолан

Она могла звать на помощь, но Луизон слишком была умна, чтобы это себе позволить, зная, что отовсюду окружена неприятелем. Она ограничилась тем, что лизала Коркорана, до тех пор пока он пришел в себя. Как только магараджа ответил ласками на ее ласки, она осторожно взяла его зубами за воротник, перекинула, как ребенка, себе на спину и в три прыжка положила его у ног Ситы.

Нет возможности выразить изумление и восторг Ситы: безмолвно она бросилась в объятия мужа.

Однако, к несчастью, прибытие Коркорана нисколько не уменьшало опасности положения, но, напротив, громадным образом усилило ее, так как во главе своей армии он, быть может, имел бы перевес, но, очутившись пленником в лагере англичан, он был в полной зависимости от них.

Когда он рассказал обо всех своих усилиях для спасения Ситы, она кротко и в ласковых выражениях укоряла его в излишней и крайне неосторожной отваге.

— Вовсе это не было неосторожно! — возразил он. — Если бы не эти подлые трусы, которые все до одного покинули меня… Наконец… вот мы опять вместе… Я страшно устал… раны, полученные мною, сражаясь с Спальдингом, еще не зажили… Я хочу спать… Луизон, моя милая подруга, охраняй нас вместе с Гарамагрифом.

Рама уснул в объятиях отца настолько спокойно, как и во дворце Голькара.

Однако через три-четыре часа начинало уже рассветать, и весь лагерь проснулся и тогда увидели кровавые следы ночного боя.

Барклай, вполне уверенный, что Коркоран, по своему обыкновению находившийся во главе авангарда, изумился, что атака неприятеля могла оказаться до такой степени неудачной. Однако он тотчас же изумился еще более, когда услышал страшный шум, раздававшийся в лагере мараттов, где обыкновенно царила полная тишина и строгая дисциплина.

Но вскоре он узнал причину такого необычайного явления. Один из солдат мараттской армии дезертировал и, явившись в лагерь англичан, заявил, что Коркоран был убит во время ночной атаки.

Узнав об этом, Барклай, сияя радостью, подумал:

— На этот раз я могу быть уверенным сделаться лордом, а мистрисс Барклай будет леди Андовер.

Вслед за этим размышлением он приказал приступить к штурму лагеря мараттов. Но в тот момент, когда первая английская колонна подступала к лагерю, сняв шляпу, один из офицеров, подойдя к генералу, доложил ему, что нашли убитую лошадь Коркорана, но его самого нигде не нашли.

— Не все ли равно, если он убит?

Но все же, поразмыслив немного, он приказал удвоить стражу вокруг паланкина Ситы, чтобы воспрепятствовать ее бегству. После того он выдвинул вперед вторую колонну, приказав ей поддерживать первую во время приступа.

Но вдруг он услышал крики и ружейные залпы в центре собственного лагеря.

Виновником всего этого шума был Коркоран, прорвавший блокаду, образованную отрядом англичан вокруг паланкина Ситы.

В мгновение ока магараджа, вскочив на оседланную лошадь, стоявшую около паланкина и окруженный Скиндией, Луизон, Гарамагрифом и маленьким Мусташом, прорвал блокаду. Магарадже очень хотелось скакать по направлению к своему лагерю, и он бы это сделал, совершенно не задумываясь, не будь с ним жены и сына. Но он опасался ими рисковать, так как пришлось бы под огнем английской армии проскакать по равнине протяжением в четверть мили, следовательно, быть осыпаемыми пулями и ядрами. Ввиду этого, заметив в очень близком расстоянии небольшой утесистый холм, подъем на который с одной стороны благодаря довольно узкой тропинке был не затруднителен, он со своим маленьким караваном бросился туда. Видя это, отряд англичан его преследовал, но в тот же момент Луизон и Гарамагриф внезапно повернулись и так грозно заскрежетали зубами, что ошеломленные англичане остановились как загипнотизированные и ждали приказаний; а между тем Коркоран со слоном успел уже взобраться на вершину утеса.

В эту самую минуту Барклай, заметив бегство Коркорана, перестал уже обращать какое-либо внимание на мараттов, обратившихся в бегство при первом же натиске, и, признавая, что самое важное овладеть предводителем, приказал предложить Коркорану сдаться.

Два батальона пехоты, эскадрон кавалерии и три пушки окружили со всех сторон утес, на котором Коркоран нашел себе убежище.

На предложение сдаться, магараджа отвечал:

— Никогда!

В ответ на это Барклай скомандовал:

— Стрелять!

Но магараджа, Сита и Рама были уже под прикрытием громадных камней. Единственный небольшой промежуток между этими камнями был заслонен неуязвимой кожей Скиндии, заботившегося только о том, чтобы спрятать от врагов свои уши.

Два залпа не дали ни малейшего благоприятного результата.

Придя в полную ярость, Барклай крикнул:

— Взять приступом! Взять их живыми, а если нельзя — убить!

— Генерал! — отвечал насмешливо Коркоран. — Я не буду убит, а тем менее взят в плен.

И действительно, осаждающие могли взобраться только по одной, весьма удобной тропинке, но она была чрезвычайно узка, что давало громадное преимущество осажденным.

Первый появившийся на платформе был унтер-офицер из Валлиса. Взобравшись, он слишком поспешно выстрелил в упор в магараджу, с быстротою молнии отстранившего дуло ружья, так что пуля попала в воздух, но в ту же минуту Коркоран выстрелом из револьвера размозжил череп валлийца. Второго взобравшегося постигла такая же участь. Третий, прокравшийся незамеченным, своевременно был убит одним ударом лапы Луизон. Со своей стороны Гарамагриф совершал чудеса и уничтожил многих одним ударом своих страшных зубов. Не зевал и Скиндиа: трое пробравшихся незаметно солдат намеревались сзади нанести удар Коркорану, но Скиндиа всех трех так быстро и ловко придавил к утесу, что обратил их чуть не в блины.

Наконец Барклай сказал:

— Впрочем, с какой стати жертвовать столькими храбрыми солдатами из-за какого-то упрямца. Глаз с него не спускайте: у него нет продовольствия и, в конце концов, он вынужден будет сдаться!

И действительно, если Гарамагриф и Луизон немножко воспользовались убитыми английскими солдатами, зато бедный Скиндиа, привыкший ежедневно съедать сто двадцать фунтов трав и кореньев, чувствовал сильный голод, не ев ничего около тридцати часов. В свою очередь Коркоран, Сита и даже маленький Рама целый день ничего не ели. Положение было весьма и весьма печальное.

Эти терзания тянулись до самой ночи. Коркоран из себя выходил от досады и терял голову. Сдаться ему казалось позорным, постыдным; на это у него не хватало сил. Дать себя убить, бросившись один на всех англичан, он мог бы. Но что тогда будет с Ситой и Рамой?

В то время, когда он предавался этим отчаянным размышлениям, он инстинктивно поднял глаза к небу и увидел нечто необычайное, поразительное…

Это, как показалось ему сначала, был предмет необычайных размеров и поразительно быстро движущийся. Затем, когда предмет все более и более приближался к нему, ему казалось, что какая-то исполинская птица быстро спускается на его голову. Но наконец он узнал фрегат и ясно услышал радостный голос своего друга Кватерквема. Никогда даже потерпевшие кораблекрушение на фрегате «Медуза», завидев парус в необъятной пустыне океана, не могли бы почувствовать такой сильной радости, как Коркоран, увидев друга, спросившего его: