Жажда любви - Элоиза Джеймс

– Туман вовсе не так уж густ! Вполне можно разглядеть друг друга, – нетерпеливо бросил он. Ему хотелось поскорее покончить с этим, вернуться домой и позавтракать с Робертой. Она наверняка здесь, его бедная мышка. Спряталась в экипаже, вместе с Джеммой.

Секундант поспешил к тому месту, где стоял секундант Вильерса, и тут же бросился обратно.

– Его светлость хотел бы поговорить с вами, – сообщил он.

Деймон уронил камзол на мокрую траву. Он будет драться в старых сапогах и рубашке с закатанными рукавами.

Он еще раз взглянул на рапиру, шедевр оружейного мастерства, из толедской стали. Воспользовавшись ею, он получает почти несправедливое преимущество.

Но он все же поднял рапиру и направился к крикливо раскрашенному экипажу Вильерса. Тот тоже разделся до сорочки и, наклонившись, проверял упругость своего клинка.

– Толедо! – с удовольствием воскликнул Деймон. – Превосходно!

Вильерс поднял тяжелые веки.

– Хорошо, когда у противников равные шансы.

Деймон спокойно ждал, но Вильерс, похоже, с трудом владел языком. Наконец он едва выдавил:

– Я хочу извиниться.

– Что?!

– Извиниться. Мне не стоило пятнать честь леди Роберты.

Деймон подозрительно прищурился:

– Это она вас заставила, верно?

Вильерс снова поднял глаза.

– О чем вы?

– О Роберте. Так что она сделала?

– Приехала в «Парслоуз» и упала передо мной на колени, не обращая внимания на окружающих, – бесстрастно поведал Вильерс. – Умоляла не драться с вами.

– Звучит весьма драматично, – кивнул Деймон, которому все это ужасно нравилось.

– О, поверьте, так оно и было. И по-моему, она наслаждалась вниманием публики.

– Верно. Но теперь, когда мы все выяснили, начнем, пожалуй?

– А мои извинения? – удивился Вильерс.

– Мне следовало бы подчиниться всем ее требованиям. Но факт остается фактом: мы будем драться. Сейчас!

Глядя на графа, Вильерс видел перед собой человека с беспечной улыбкой. Человека, которого он, возможно, никогда не поймет.

И тут ему в голову пришла неожиданная мысль.

– Вы играете в шахматы?

– Никогда! – немедленно заверил Деймон. – Тоскливо до слез. Единственный партнер, способный бросить мне достойный вызов, – это моя сестра. Кстати, как идет ваш матч?

Вильерс молча уставился на него. Очевидно, Гриффина ничуть не трогают ни перспектива дуэли, ни мысль о возможной смерти.

Впервые за все это время герцог ощутил легкую тревогу, где-то в самой глубине сознания.

– Я проиграл, – признался он. – Вчера проиграл партию. Но граф уже выходил на поле, знаками подзывая секундантов.

Вильерс последовал его примеру, правда, чуть медленнее, мысленно взвешивая шансы. Ему предстоит убить – или быть убитым. Во взгляде графа стыл смертоносный восторг человека, чья будущая жена была оскорблена. Человека, который готов умереть, защищая ее честь. Вот только Гриффин явно не собирался умирать.

Вскоре они уже кружили по полю, оставляя темные следы на росистой траве.

– Если вам угодно, мы можем подождать, пока высохнет роса, – предложил Гриффин.

– Нет! – вырвалось у Вильерса, сразу припомнившего, как сам он предлагал Гордону ладью.

Он выжидал возможности нанести удар. Сам граф явно не спешил.

Наконец Вильерс нанес режущий удар снизу вверх. Гриффин отпарировал его, как и последующие два удара. Немного погодя Вильерс отступил, решив предоставить графу следующий ход. И граф не обманул его ожиданий. Его удар оказался чрезвычайно изящным, элегантным. Только по счастливой случайности клинок Вильерса ударился о рапиру противника.

Гриффин отскочил, и они снова, крадучись, широкими шагами пошли по полю. Но в Гриффине что-то изменилось: в каждом движении этих длинных ног ощущалась мрачная радость хищника, укравшего добычу.

В этом не было ничего ужасного, если не считать того, что Вильерс ощущал: правда не на его стороне. Он виноват.

Ему не следовало называть Роберту наложницей, особенно после того, как сам посоветовал ей как можно скорее потерять невинность. Он своими руками уложил ее в постель Гриффина, а потом осудил и проклял. И… И еще откуда-то вновь возникли воспоминания о Бенджамине.

Парируя очередной меткий удар графа, он думал о том, что после смерти Бенджамина все пошло наперекосяк. И всему виной его адская надменность. Дурацкое высокомерие.

Граф сделал выпад, но герцог отбил его рапиру. И почувствовал, как из глубин души наконец поднимается ярость. Что он забыл в этом поле, на холодном ветру? Почему дерется с человеком, которого вовсе не собирается убивать?

Он так и сказал ему, тяжело дыша, наблюдая за руками графа.

– Я вовсе не хочу убивать вас.

– Я тоже, – ответил граф. В отличие от Вильерса он по-прежнему дышал ровно, что раздражало еще больше. – Может, и хотел бы, но вы извинились.

Они снова пошли по кругу.

– Не могу позволить Роберте считать, что ее подвиг пропал даром. Так что правого плеча будет достаточно.

Вильерс прищурился, но даже не заметил, как сверкнул клинок. Он падал сверху и пел в воздухе мелодию смерти. В последнюю минуту граф повернул рапиру, и острие вонзилось в плечо. Послышался душераздирающий скрежет: очевидно, лезвие задело кость.

Вильерс уронил рапиру. Гриффин вырвал из раны красное от крови оружие. Вильерс, задыхаясь, наклонился.

– Врача! – крикнул Гриффин.

Вильерс услышал топот ног и, осознав, как близко придвинулись зеваки, выпрямился. Кровь струилась по его правой руке и, как ни странно, холодила кожу.

– Я сожалею о всяком уроне, нанесенном чести вашей дамы, – объявил он, прибегая к старомодному языку своих предков.

– К вашим услугам, – ответил Гриффин.

Тут подбежал хирург и, сунув Вильерсу бутылку бренди, разорвал рукав его сорочки. Гриффин отошел, вернее, помчался к экипажу герцога Бомонта.

Левой рукой Вильерс поднес бутылку к губам, ошеломленно глядя вслед графу. Не дай ему Господь когда-нибудь так привязаться к женщине! Или ей – к нему.

Его буквально передернуло при одной этой мысли.

Подумать только, чтобы женщина на коленях молила его соперника пощадить жизнь… Мало сказать «отвратительно».

Омерзительно.

Он снова поднес бутылку ко рту.

Они вернулись к завтраку и обнаружили, что в доме полно гостей: джентльмены выкрикивали Деймону поздравления, леди вздыхали, жалея бедняжку герцога, слуги суетились, разнося бокалы и тарелки.